Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Принесите еще одно кресло. И вина.
– Что-то случилось? – послышался голос Уота.
– Ничего, просто мистрис Ринетт стало стыдно за свое давешнее неуважение, вот и все. С нею будет все в порядке.
После небольшой суматохи Роутс и я уселись в кресла; между нами, на столе, стоял кувшин вина и два кубка. Уот и экономка графа вышли. Роутс налил мне вина, как будто мы с ним были старые друзья.
– Раз уж мы здесь, – сказал он, – мне бы хотелось с вами кое-что обсудить.
Я глотнула вина и, позволив себе успокоиться, перестала притворяться и снова стала сама собой.
– Обсудить что, милорд?
– А эту историю с серебряным ларцом, принадлежавшим старой королеве-регентше.
Я удивилась, так как ожидала, что он снова заговорит о моем повторном замужестве. Я осторожно спросила:
– И при чем тут этот ларец, милорд?
– Вы играете в опасную игру, пряча его и требуя взамен расследования убийства вашего мужа.
Я ничего не ответила.
– Вам было бы лучше отдать его в надежные руки. Молодого Гордона уже убили из-за него, а в один прекрасный день за него могут перерезать горло и вам.
Я отпила еще один глоток вина, и внезапно перед моим мысленным взором мелькнула страшная картина – мне только что перерезали горло, как Александру, и по моему платью стекает вино, смешанное с кровью.
– Я не… – внезапно мой голос пресекся. Я начала снова: – Я не понимаю, что вы имеете в виду, милорд. Почему вы думаете, будто между ларцом старой королевы и убийством моего мужа есть какая-то связь?
Разумеется, я знала ответ на этот вопрос. Но мне хотелось выяснить, что знает Роутс и откуда он это узнал.
– Потому что он пытался продать его. Я точно знаю, что здесь, в Шотландии, он предлагал его лорду Джеймсу как вождю партии протестантов, и графу Хантли, как предводителю католиков. Еще он предлагал его Елизавете Тюдор в Англии, а также предводительнице французской католической партии Екатерине де Медичи и главе французских гугенотов адмиралу де Колиньи.
Он говорил об этом сухо, словно все это ничуть его не удивляло. Мы с Нико де Клераком догадались, что Александр предлагал ларец лорду Джеймсу, королеве Елизавете и королеве Екатерине, но не додумались, что он предложил продать его также и графу Хантли, или французским гугенотам. Сглотнув подступивший к горлу ком, я спросила:
– Откуда вам все это известно?
– Он сообщил об этом в своем письме лорду Джеймсу, а лорд Джеймс рассказал мне. Чтобы поднять цену, молодой Гордон каждому своему адресату написал об остальных, и любой из них, как я полагаю, был готов убить его, чтобы не дать ему продать ларец кому-либо из прочих.
Так вот оно что. Это уже не толки, не догадки, а самая настоящая правда.
Когда я доставала ларец из моего детского тайника за камнем в Русалочьей башни в Грэнмьюаре, мне и в голову не приходило, что Александр может разгласить мой секрет. Ведь он был моей плотью, моим сердцем. Но он предал меня и был за это убит.
– И какая же из заинтересованных партий, – спросила я как можно более ровным голосом, – действительно совершила убийство? Лорд Джеймс, или граф Хантли, или англичане, или французы?
– Не знаю. Никто не знает. И к тому же в этом деле замешана еще одна партия.
Мы посмотрели друг на друга. Интересно, почему он мне все это говорит? Может быть, он думает, что я сейчас разрыдаюсь и отдам ларец ему, лишь бы спасти свою жизнь? Наверное, так оно и есть – ведь когда я ломала всю эту комедию, чтобы подержать в руках его кинжал, я, несомненно, представила себя в его глазах полной дурой.
– Еще одна партия? И кто же это?
– Ларец принадлежал Марии де Гиз. Так что сильнее всего его хотят заполучить сами Гизы. Нет, не герцог де Гиз и не кардинал, а старая герцогиня Антуанетта, что сейчас живет в Жуанвиле. Она приходится нашей королеве бабкой.
– Я знаю, о ком вы говорите. Собственно говоря, я с нею встречалась.
Я действительно с нею встречалась в том похожем на сон году, когда Мария де Гиз приехала во Францию в гости к дочери, взяв с собою весь свой двор. В том году, когда мне исполнилось восемь. В том году, который разделил мою жизнь на «до» и «после» и все в ней изменил.
Разумеется, тогда Антуанетта де Гиз была уже старухой. Ее муж умер, и титул герцога де Гиза перешел к ее сыну. У него уже была жена, дочь герцога Феррары, так что старую герцогиню называли «вдовствующей». Мария де Гиз была ее старшим ребенком, первым из двенадцати. Двенадцать детей! Я всегда была единственным ребенком, мои отец с матерью, родня и домочадцы безраздельно принадлежали мне одной, и я не могла себе представить, как можно было бы разделить их с одиннадцатью братьями и сестрами. Герцогиня Антуанетта одевалась как монашка, и толковали, что она держит гроб, в котором ее похоронят, в своей опочивальне, в Жуанвиле, прислонив его к стене.
В детстве я испытывала перед нею благоговейный трепет и из-за ее двенадцати детей, и из-за истории про гроб в ее опочивальне, но она всегда была ко мне добра. Да, она наверняка хочет заполучить серебряный ларец своей дочери, хотя бы для того, чтобы тот не достался Екатерине де Медичи. Гизы и вдовствующая королева всегда были заклятыми врагами.
– Ну, если вы ее знаете, – продолжал между тем граф Роутс, – то знаете и то, что при французском дворе у нее везде есть свои шпионы. Так что она вполне могла узнать о предложениях, посланных королеве Екатерине де Медичи и адмиралу де Колиньи, и принять меры, чтобы ларец не попал ни в чьи руки, кроме рук ее внучки. Кстати, у нее, знаете ли, есть агент и здесь, в Шотландии, при нашем дворе.
– Нет, – сказала я, – я этого не знала.
– Это месье де Клерак.
Первой моей реакцией было полнейшее безразличие. «Ну да, конечно, кто же еще?» Затем легкий трепет отрицания. «Нет, он не шпион. Я не хочу, чтобы он был шпионом». Затем все остальные чувства были вытеснены гневом и разочарованием. Я подумала: стало быть, вот почему он вызвался мне помочь! Вот он, тот скрытый мотив, который – я это всегда знала – должен был стоять за его предложением дознаться до правды.
И более того – в ту ночь, когда убили Александра, он был там, как раз рядом! Мне навсегда запомнились блики света факела на гарде и эфесе его меча; позолота, фигурная ковка, инкрустация серебром. Рука в черной кожаной перчатке. Волосы как огонь…
– Он был в придворном штате королевы-регентши. – Голос Роутса рывком вернул меня к действительности – в комнату в Лесли-хаусе, залитую холодным светом зимнего солнца. – Когда она умерла, он сопровождал гроб с ее телом обратно во Францию. И вдруг он, словно по волшебству, появляется в свите новой королевы.
– Возможно, она просто хотела, чтобы он был рядом из-за того, что он знал ее мать.
– А может быть, он шпион, подосланный ее бабушкой.