Я не хотела этому верить. Я чувствовала легкую слабость и дурноту и в то же время раздражение – нет, не раздражение, а ярость – на себя саму, из-за того, что мне не все равно. Что мне до Никола де Клерака или ему до меня, с какой стати я мучаюсь вопросом: является ли он шпионом Гизов или нет? Он случайно оказался рядом, когда убили моего мужа, и в тот страшный час спас меня от топчущей меня толпы.

Или же он сам убил моего мужа кинжалом с усыпанными драгоценными камнями гардой и эфесом, а потом выхватил меч, чтобы защитить меня. После смерти Александра я была нужна ему живая, потому что теперь только я могла привести его к ларцу, который он так желал заполучить.

– Я ненавижу двор! – вскричала я. – Здесь никому нельзя доверять, никому!

– Вы можете доверять мне, – сказал Роутс. – Я глава вашего клана. Отдайте мне ларец, мистрис Ринетт, а я отдам его лорду Джеймсу. Он использует содержащиеся в нем секретные сведения так, как должно, гораздо лучше, чем их могла бы использовать сама королева.

«Интересно, что с этого будешь иметь ты? – подумала я. – Как тебя отблагодарит лорд Джеймс?»

– Тогда вы будете в безопасности, – продолжал он. – Вы вместе со своим ребенком и домочадцами сможете вернуться к себе домой, в Грэнмьюар. Хантли и Гордоны вообще сейчас в опале, так что граф ничего не сможет вам сделать. Сам я не стану заставлять вас снова выйти замуж, это я вам обещаю.

– Хорошее обещание, милорд граф, – сказала я, прилагая все силы, чтобы мой голос не дрожал. – А как насчет наказания убийцы Александра Гордона?

– Со дня его смерти прошло уже пять месяцев, мистрис Ринетт, и теперь уже никто никогда не узнает правду. Не тревожьте его память, пусть молодой Гордон покоится с миром. Оставьте свои розыски, отдайте мне ларец и скиньте, наконец, это бремя со своих плеч.

Стыдно ли признаться, что на какую-то секунду я заколебалась? Я так сильно скучала по Грэнмьюару, моему дому, моему саду у моря! Я скучала по Майри – мне было тошно оттого, что пришлось отдать ее кормилице и что теперь она знает тетушку Мар и Дженет лучше, чем меня. Мне было тошно оттого, что я вижу при дворе, и оттого, как это влияет на меня. Но я твердо знала: довериться сейчас Роутсу было бы так же глупо, как довериться лорду Джеймсу, Никола де Клераку или самой королеве.

Я встала с кресла. Колени мои дрожали. Я сделала глубокий вдох и заставила себя успокоиться.

– Я благодарна вам за ваше предложение, милорд граф, – сказала я, – но пока убийцу Александра Гордона не найдут, не предадут суду и не повесят на площади перед городской тюрьмой, я не отдам серебряный ларец никому.

Эдинбург,8 февраля 1562 года

Когда же закончатся все эти свадьбы?

В воскресенье, в восьмой день февраля, лорд Джеймс, единокровный брат и ближайший советник королевы, лорд Джеймс, сочетался браком с леди Эгнес Кит в эдинбургской церкви святого Джайлса со всей возможной пышностью, которую только дозволял мастер Нокс. В этом году Пасха должна была наступить рано, поэтому Великий пост должен был тоже начаться рано – уже в среду, так что на празднества у двора оставалось лишь три дня. И чтобы напраздноваться всласть, мы начали веселиться уже вечером в воскресенье и сели пировать, расставив столы в длинной галерее замка Холируд.

Лорд Джеймс, только что получивший титул графа Мара – титул, который со времен Иакова II носили только члены королевской фамилии – сидел во главе стоявшего на возвышении стола; королева сидела по его правую руку, а его молодая жена – по левую. За этим же столом сидела мать лорда Джеймса, леди Маргарет Эрскин; сегодня она вся светилась от гордости, и теперь было нетрудно понять, чем она околдовала отца лорда Джеймса, покойного короля. Рядом с нею, к моему немалому удивлению, сидели граф и графиня Хантли. Хантли навлек на себя немилость королевы тем, что вел агитацию в интересах католиков Северного нагорья, однако его жена, Элизабет Кит, была любимой тетушкой молодой супруги лорда Джеймса – все в Шотландии состояли в каком-нибудь родстве: либо кровном, либо со стороны мужа или жены, либо и так и эдак – так что чета Хантли сидела за верхним столом вместе с людьми из ближнего круга королевы, угощаясь заливным мясом павлинов, пирогом с начинкой из вымоченного в вине инжира, кедровыми орешками и семгой, приправленной корицей, перцем и имбирем.

Я попросила королеву разрешить мне не присутствовать на пиршестве и остаться в моих собственных маленьких покоях с Майри и моими близкими. Лучше бы я попросила ее о месте на пиру, потому что тогда она бы наверняка мне отказала – после того, что случилось в Крайтоне, я была в еще большей немилости, чем прежде. Вот и вышло, что сейчас я стояла за креслом королевы в своем зашитом зеленом платье, подавая ей тазик с теплой, благоухающей благовониями водой и чистое полотенце всякий раз, когда она властно поднимала свою красивую белую руку.

Не привлекая ничьего внимания, я оставалась невидимой, такой же невидимой, как и слуги, и это давало мне отличную возможность наблюдать за графом Хантли. Сам он не мог быть убийцей – он был слишком стар и неповоротлив и оброс жиром, как медведь перед зимней спячкой. Но его сын, молодой сэр Джон – сэр Джон, унаследовавший от отца примесь королевской крови, – был необуздан и дерзок и метил высоко – поговаривали, что он хочет жениться на королеве и таким образом заполучить корону. Если Роутс был прав и Александр в самом деле предложил продать ларец графу Хантли, то есть главе своего собственного клана – неужели он мог пойти на такую наглость? – то сэр Джон наверняка бы об этом узнал. И как французы и англичане, лорды Протестантской Конгрегации и гугеноты, он мог пожелать, чтобы ларец не попал в руки врагов почти так же сильно, как чтобы он оказался в его собственных руках. Возможно, он желал этого даже больше, чем кто-либо из остальных – ибо если он помышлял жениться на королеве, ему, безусловно, не хотелось, чтобы она прочла пророчества месье де Нострадама о ее четырех мужьях.

Разве что в пророчествах говорилось, что он станет одним из них.

Наконец, подали десерт: фрукты, запеченные в миндальном молочке, маленькие, пахнущие розами свадебные пирожные и золоченые имбирные коврижки. Королева сполоснула и вытерла руки в последний раз и встала – за пиршеством должны были последовать танцы, а она всегда любила танцевать. Меж тем сэр Джон Гордон наклонился к своему отцу и шептал ему что-то на ухо – но пока он шептал, его взгляд неотступно следовал за королевой; а она отлично это видела и охорашивалась, точно чистящая свои перья лебедь. Я шагнула в сторону, чтобы видеть сэра Джона во всех деталях. Он был богато одет, на нем был позолоченный пояс, с которого свисал кинжал в расписных ножнах. Я могла разглядеть сверкающие на его эфесе и гарде драгоценные камни. Если бы я только могла подойти к нему поближе…

– Мистрис Ринетт.

Я вздрогнула и едва не расплескала воду из тазика. Само собой, я узнала этот голос. Мужская рука с длинными, унизанными перстнями пальцами поддержала меня и не дала мне пошатнуться.