и другие купцы. Тургеневу и Калачнику отрубили головы, казнь Шуйского должна была состояться 30 июня, но ходатайство царицы старицы Марфы спасло боярина от смертного приговора, замененного ссылкой. Этим Лжедмитрий I нажил себе опаснейшего врага, но отнесся к проблеме Шуйских беспечно.

Молодой царь не собирался никому ни в чем уступать, конфликтовал с боярами, придворными, москвичами, своими польскими покровителям. Сразу после воцарения у Лжедмитрия I произошел конфликт с послами короля Сигизмунда III Н. Олесницким и А. Госевским: он отказался принять от них грамоту, адресованную «великому князю всея Руси» (король не признавал царского титула московских государей). Самозванец потребовал, чтобы король именовал его «наияснейшим и непобедимым цесарем» – императором, что вызвало в столице Речи Посполитой Кракове бурю возмущения. К тому же к обещаниям территориальных уступок королю самозванец больше не возвращался, будто их и не было.

Вполне возможно, что Лжедмитрию пришлось преодолевать сопротивление высшего духовенства при обсуждении кандидатуры нового патриарха. Предложенный им кандидат, рязанский архиепископ Игнатий, грек по происхождению, был человеком малоизвестным, с непонятным прошлым. Он появился в Москве в конце XVI века и когда-то был епископом Иерисским и Святой горы Афон. Игнатий первым признал «царевича», встретив его в Туле. Самозванцу было свойственно чувство благодарности, и он сделал Игнатия патриархом. Впрочем, с канонической точки зрения возведение Игнатия на патриарший престол вопросов не вызывало. Его позднейшее наименование «лжепатриархом» и исключение из списка патриархов – дань политической конъюнктуре.

Ссылаясь на публицистические источники, историки писали, что Лжедмитрий I грабил монастыри и демонстративно пренебрегал православными обрядами. Как установил В. И. Ульяновский, самозванец действительно брал у монастырей денежные средства, но заимствовал их для военных нужд – готовился к войне с Крымским ханством и Турцией. Подобного рода займы были обычной практикой. В гораздо больших размерах их практиковал впоследствии Василий Шуйский. Выделяется только один случай: изъятие из казны Новодевичьего монастыря вклада в тысячу рублей, пожертвованного Борисом Годуновым по душе своей сестры царице старице Александры. Очевидно, главной причиной являлось то, что это был годуновский вклад, однако он был сделан по вдове брата царствующего государя. Впрочем, ревизия вкладов проводилась и ранее. Так, при царе Федоре Ивановиче в Покровский Суздальский монастырь была послана грамота с вопросом, какие вклады были сделаны по душе его старшего брата царевича Ивана Ивановича.

«Царь Дмитрий Иванович» подтвердил жалованные грамоты и льготы своих предшественников, данные иерархам и монастырям, и сам давал вклады в различные обители[14]. Несмотря на это, священники участвовали в перевороте и свержении самозванца, благословив это предприятие. Причина ненависти части (но не всего) духовенства состояла в том, что самозванец позволял себе заметное отступление от традиций. Как царь он вполне соответствовал церемониальной роли, но выходил из нее в повседневной жизни. Симпатии к западноевропейскому обиходу, развлечениям и культуре, дружба и общение с иноземцами, смелые поступки, выходившие за рамки этикета, сексуальный разврат[15], – все это отвращало от царя и заставляло задуматься о его соответствии высокому стандарту «благоверного и благочестивого». Слухи о неподобающем поведении (антиповедении) государя распространялись быстро и широко, дополняясь новыми фантастическими подробностями (не соблюдает постов, не спит после обеда, держит под кроватью икону и т. д.). Вспоминались обвинения царя Бориса и патриарха Иова. Быть может, они были правы? Как иначе можно было объяснить такие деяния «благоверного государя»? Несмотря на всю ангажированность авторов, доля правды в этих сведениях была. Они подтверждаются иностранными авторами, более благосклонными к царю.

Поведение Лжедмитрия I требует объяснения. Почему самозванец действовал столь напористо, не пытаясь снискать симпатии подданных, словно испытывая непоколебимую уверенность в собственных царских правах? Это заставляло исследователей высказывать предположение, что самозванца хорошо подготовили к роли, которую он играл. Так, В. О. Ключевский писал, что «самозванец был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве». Подозрение падало на бояр, в первую очередь на Романовых, которые якобы подготовили самозванца, чтобы расправиться с Годуновыми. Косвенные указания на это существуют. Во-первых, Юрий Отрепьев служил холопом у Романовых и их родича князя Черкасского. Во-вторых, стоит обратить внимание на поведение опального монаха Филарета Романова.

В 1602 году пристав при Филарете Б. Б. Воейков доносил, что старец в разговорах сетует на свою участь и с горечью вспоминает потерянную семью:

Милые де мои детки, маленки де бедные осталися, кому де их кормить и поить, каково де им будет ныне, каково им было при мне. А жена де моя бедная, наудачу уже жива ли, чает де она, где близко таково ж де замчена, где и слух не зайдет, инее де уж что надобно, лихо де на меня жена и дети, как де их помянешь, ино де что рогатиной в сердце толкнет <…> дай, Господи, слышать, чтобы де их ранее Бог прибрал, и яз бы де тому обрадовался, а чаю де жена моя и сама рада тому, чтоб им Бог дал смерть, а мне бы де уж не мешали, я бы де стал промышляти одною своею душею…

В 1605 году настроение его резко меняется:

Живет де старец Филарет не по монастырскому чину, всегды смеется неведомо чему, и говорит про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил… и говорит де старцом Филарет старец: «Увидят они, каков он впредь будет».

Возможно, причиной этой перемены были слухи о самозванце, дошедшие до Филарета. Его чаяния сбылись. Из ссыльного монаха он взлетел при Лжедмитрии I на высокую ступень церковной иерархии, а его семья вернулась ко двору. Недаром царь Борис, узнав о появлении самозванца, заявил боярам, что это их рук дело. Однако эти факты можно объяснить иначе. Перед нами не доказанные, а предположительные связи. Точных свидетельств о причастности Романовых или каких-либо других бояр к самозванческой интриге нет. Остается лишь гадать, был ли Лжедмитрий авантюристом-одиночкой или имел тайных подстрекателей и помощников в Москве.

Никогда еще москвичи не видели в столице такого количества поляков и литовцев – приверженцев католичества, которых они именовали погаными. Возмущала горожан и заносчивость казаков из армии самозванца. Те чувствовали себя победителями и веселились в московских кабаках, пропивая государево жалованье. Но более всего шокировало москвичей поведение самого царя. Новый царь разительно отличался от своих предшественников, правда, походя на своего названого отца энергией, решительностью и сластолюбием.

Самозванец не боялся грубо ломать установившийся дворцовый церемониал, пренебрегая установлениями, без которых была немыслима жизнь русских государей. Например, царь не спал после обеда, как было общепринято, и не соблюдал постов.

Вскоре после воцарения Лжедмитрий