…Кармазин оторвал голову от подушки. В ушах еще звенело. «Где я? – пробормотал он. – Я уже умер?» Звонок повторился. Не в дверь – звук исходил от телефонной трубки. Кармазин привстал на кровати, рука погрузилась в подушку – наволочка была влажна.

Телефон подал голос в третий раз. Кармазин, по-прежнему слабо понимая, что творится вокруг него, взял трубку.

– Ну, – сказал он хрипло.

– Cпишь, дьявол? – спросил голос ближайшего друга, первого критика всех Кармазинских произведений. – Я тут начал было твое читать. Да что-то занемог после первых же страниц. Ты знаешь, как я тебя люблю, но тут уж ни в какие, брат, ворота, уж такая дурнина из тебя полезла!.. В общем, ты меня извини, но дерьмо твой роман, и нет у меня никаких на него сил, я уж и так и эдак пробовал, и с водкой, и с огурцом. Ну сам посуди, вот ты тут пишешь…

Друг еще что-то говорил, честил Кармазинский опус во все корки, и Кармазин слышал его, как сквозь ватное одеяло, но с каждым мгновением пелена, отделявшая его от всего прочего мира, делалась все тоньше, и леденящий ужас понемногу оставлял его бессмертную душу.

«Я живу, – думал Кармазин. – Дышу, чувствую. Слышу голос в телефонной трубке. Ничего… И хорошо, что я не гений. Значит – не судьба. Не каждому дано. Да я и не умею быть гением. Я обычный человек, каких миллионы. Ни мужеством, чтобы из ряда вон, ни волей особенной природа меня не наградила. А раз так – то лучше и не пробовать. Кому нужен серый писатель Кармазин, графоман Кармазин, бумагомаратель Кармазин?! И бог с ним, и черт с ним. Я еще молод, я силен, я расту. Я еще многое успею. Все впереди, самое главное – что у меня все еще впереди, и я смогу выбрать любую из тысячи лежащих передо мною дорог…»

Он сидел на скомканной, сбитой постели, вызывая в себе очистительные мысли. Ему было ни хорошо ни плохо – ему было никак. Он и в самом деле готов был всем существом воспринять любое новое свое предназначение.

Первый толчок под сердцем поэтому он пропустил. Но второй был сильнее и настойчивее, и Кармазин уловил его. И все, что с ним недавно стряслось, тут же было забыто.

Едва только они ступили на обширную территорию парка культуры и отдыха имени Бессчастного, как Кармазин предпринял попытку избавиться от порядком уже надоевшей опеки Вергилина и потеряться. Здесь, среди беспорядочно торчавших вековых кленов и дубов, это показалось ему удачной идеей, а главное, легкой задачей. Он специально задал своему спутнику какой-то вопрос краеведческого свойства и, улучив момент, покуда Вергилин, заведя очи, токовал, будто тетерев, шагнул прямо за билетерскую будку. Идея оказалась так себе: Кармазин с разбегу вляпался в застарелый конский навоз по самые щиколотки и, кляня себя на чем свет стоит, вернулся на асфальтированную дорожку.

– Да, опрометчиво, – сказал Вергилин, с сочувствием наблюдая за попытками Кармазина хотя бы как-то отчистить обувь. – В это время года в парке особенно лютуют аниматоры. Почему-то они решили, что чем больше лошадок и пони для катания желающих, тем веселее сделается малым детям.

– Я знаю, – злобно отвечал Кармазин. – Это мне еще в стройотряде объяснили… лошадь есть одно из немногих животных, которое справляет естественные надобности на ходу.

– Предпринимались попытки склонить к обслуживанию посетителей нашего местного слона, – продолжал Вергилин. – Из зоопарка. К счастью для всех, они не увенчались успехом. Чувство собственного достоинства у слона превысило материальные выгоды.

– Люди обычно склонны поступать как лошади, – вздохнул Кармазин. – За небольшие посулы не самого отборного сена они готовы пренебречь многими принципами.

– Вы говорите это так, будто сами только тем и заняты, что наступаете на горло собственной песне в угоду сомнительным выгодам, – проворчал Вергилин.

– Быть может, я только тем всю жизнь и занимаюсь, – сказал Кармазин.

Вергилин остановился и окинул его оценивающим взором.

– Не похожи вы на детоубийцу и казнокрада, – сообщил он недоверчиво.

– Однажды мне пришлось написать книгу под названием «Ответим ударным трудом на потуги мировой закулисы», – сказал Кармазин с фальшивой патетикой в голосе. – По счастью, книга была небольшая, тираж мизерный, и на титуле стояла фамилия директора завода машиностроения сильной и средней тяжести.

– И только то! – промолвил Вергилин неопределенным тоном. – Ну какая же вы лошадь? Так, карликовый пони.

Они чинно вышагивали по центральной аллее парка. За деревьями различались очертания каких-то каруселей и подвесных лодок, поскрипывавших на ветру, на дверях «Замка Дракулы» висела табличка «ушел на обед, не вернусь, пока не насосусь», в открытом кафе подавали пиво, из кустов тянуло паленой свининой, под ротондой фотографировались юные парочки, и поверх всего этого ландшафта безмолвным призраком вздымалось колесо обозрения. Навстречу попадались молодые мамаши с колясками, на ходу стрекотавшие по телефонам, да еще какие-то одинокие тусклые личности в серых одеждах, напоминавшие маньяков на промысле, но таковыми не являвшиеся – по утверждению того же Вергилина, в Мухосранске никогда не объявлялось ни одного даже самого захудалого маньяка, климат не располагал, причем главным образом психологический, а уж затем естественный. Среди зелени кустарника без всякой системы возникали гипсовые скульптуры всех художественных стилей, начиная с сакраментальной девушки с веслом и завершая чем-то крылатым, скрученным и безликим, и что последнее символизировало, мог бы, наверное, поведать только сам творец, имя которому, судя по сбившейся набок медной табличке, было Захар Гренкин. Покуда Вергилин, заложив руки за спину и склонивши голову на плечо, читал табличку, Кармазин предпринял новую попытку удрать, и на сей раз удача ему благоволила.

Не слишком понимая смысла своего демарша, он почти пробежал несколько десятков шагов по тропинке, выложенной плитами, и остановился. Плиты кончились, дальше простирались голая земля, дикие заросли травы и нехорошая глухомань. Кармазин не без усилий подавил стремление вернуться под крылышко своего вечного спутника. Свобода стоила того, чтобы за нее бороться. И уж тем более чтобы ею всласть упиться… Впрочем, сладость ощущений сразу же показалась ему сильно преувеличенной. Из дебрей несло гнилостными запахами, тишина не внушала доверия, ветер, гулявший по верхушкам деревьев, недвусмысленно сулил дождливые перспективы, а зонтика при себе, разумеется, не было. Кармазин сразу же вспомнил: требовались бескомпромиссно безоблачная погода, палящее солнце и позитивная статистика за несколько дней, чтобы заставить Вергилина явиться на прогулку без складного клетчатого зонтика.

Что ж, попытка была хорошая. Дудя под нос какой-то тонизирующий мотивчик, Кармазин развернулся с тем, чтобы направить стопы в обратном направлении, и обнаружил, что заблудился.

Черт его дернул сойти с плит и углубиться в кусты. Теперь повсюду, куда ни глянь, простирался какой-то первобытный бурелом. Поиски кольца обозрения в качестве ориентира среди сплетения древесных крон успехом не увенчались. Земля под ногами выглядела так, словно до Кармазина сюда не вторгался ничей ботинок. С каждой минутой ситуация нравилась ему все меньше. Он даже малодушно полез было в карман за мобильником, но вспомнил, что все лица, чьи номера хранились в памяти телефона, были далеко или очень далеко, а номер Вергилина он так и узнать и не удосужился за полной ненадобностью: тот появлялся сам, без напоминаний и призывов, когда был необходим и когда бесполезно путался под ногами. Вот прямо сейчас он был действительно нужен… Кармазин потерянно огляделся в надежде, что из-за ближайшего ствола вдруг выступит знакомая приземистая фигура в куртке тошнотворных бежевых тонов и продолжит прерванную беседу с полуслова. Но ничего не произошло. «Только спокойно, – пробормотал Кармазин под нос. – Тварь ли я дрожащая…» – «Тварь, тварь», – глумливо откликнулось подсознание. И тотчас же услужливо нарисовало живые картинки, одна другой позорнее и гаже.