– Нет, – сказала Ирка. – Как в детстве в мусорный бак вмазалась, с тех пор не хочу.

– Теперь вот что, – сказала я, – есть два зарезервированных места в Бадене. Желающие могут присоединиться.

Девчонки переглянулись.

– Я еду с мамой. Кто еще?

– А меня после «Ланцета» Леша позвал на недельку в Австрию. На лыжи, – как-то смущенно сказала Маша. – Я не умею. Только на заднице с горки каталась.

– Ну ты и темнилка! – обрадовалась Танька. – Че раньше не кололась?

– Да как-то так...

– А если я с Сонечкой? – неуверенно поинтересовалась Ирка.

– Здорово, – сказала я. – Значит, договорились. А ты? – спросила я Таньку. – Что у тебя с Артуром?

– Все. Доступ к телу прекращается. Я ему сказала, что второго пришествия Сати не выдержу. Отвали.

– А он?

– А с него как с гуся вода. Пропел мне «прощайте, скалистые горы» и уехал. Хоть бы какой-нибудь импортный хирург объявился. Одна я совсем, одинешенька... – Танька понарошку завсхлипывала.

– А Новый год, – сказала я, – встретим здесь, на «ферме». Я организую так, чтобы мы были одни.

– Клево, – сказала Танька, – я подыщу кого-нибудь за это время.

– Я – за, – сказала Машка.

– Я – тоже, – завершила референдум Ирка.

– Супер! Значит, надо за подарками валить, а то все раскупят! А пробки числа с двадцатого будут просто нереальные! Подарки!!! – От радости я захлопала в ладоши, предвкушая бешеные траты.

День был сер. И падающий на летное поле Внуково-3 снег тоже был почему-то серым. Ветер налетал порывами. Сыроватыми и хлесткими. Видимо, от этой ненужной снегу влажности он и подутратил свой первоначальный окрас.

Водорезов взглянул на часы. Самолет Олега из Минска опаздывал. Уже на полчаса. Мишка щелчком отбросил окурок и вошел в здание. Сел напротив окна и, почти на глаза, натянул черную вязаную шапочку.

Утром он еще раз сыграл вничью с Петелиной. Она, демонстрируя ему без сомнения красивые ноги, не прикрытые халатом, курила за кофе в холле.

– Миша, – сказала она ему, – неужели вы не догадываетесь, чем я сейчас обеспокоена?

– Догадываюсь.

– Чем же?

– Вы волнуетесь, чтобы у хозяина все было в порядке.

Ярослава внимательно, с легким прищуром посмотрела на Мишку.

– Вот интересно... что вы хотели сказать, вместо того что сказали?

Миша помолчал. Он просчитывал верность ответного хода.

– А что... я могу, – он чуть-чуть развязал «вещмешок». – Вам вот так, как я подумал, или по-интеллигентней?

– Мне интересен первый вариант.

– Тогда не обижайтесь, – Мишка выдохнул сигаретный дым. – Не спи, где работаешь, и не работай там, где спишь.

– Браво, – сказала Ярослава и прикрыла ноги. – Верность сторожевого пса. А вот если бы, скажем... матч перенести на нейтральное поле? Я, Миша, это так... гипотетически... Одна моя героиня, я вчера об этом писала, задается вопросом, что лучше? Быть Гамлетом или Дон Кихотом? Что лучше? Тысячу раз ошибаться или не ошибиться ни разу? А?

– Мне, честно говоря, надо ехать за Олегом Владимировичем, – сказал, поднимаясь с кресла, Мишка. – Я подумаю.

Он рассказал обо всем этом Олегу, пока они ехали до съезда с МКАДа на Ленинский. Олег слушал Мишку молча, не перебивая. Вот опять к нему возвращалось то, о чем он целых два дня не думал в Минске. Ярослава подкрадывалась к нему, скрадывала его со спины, из-за ветра – Олег любил полевую охоту и понимал ее лисий ход.

– Я заправлюсь, – сказал Мишка, вставая у заправочных пистолетов на BP.

– А я пойду и возьму кофе, – сказал Олег. – Спешить некуда.

– Мы с Лешей, – сказал Мишка Олегу, когда они уединились за крайним столиком возле окна, – мозговали один вариант. Я кладу ее на себя, а Леша сработает это на пленку. Предъява будет конкретная. А?

Олег зачем-то поправил ворот тренча из темной шелковой шерсти от Burberry. Серо-голубые глаза смотрели как бы внутрь себя. Так смотрят перед тем, как в чем-то открыться или, наоборот, закрыться навсегда.

Мишка чувствовал, почти физически, чудовищную варку внутри Олега.

– Почему вы боитесь ее... Олег Владимирович? – разрубил затянувшуюся паузу Мишка. – Может, перекусим крючок, на котором она вас держит?

– Будь другом, возьми мне грамм сто коньячку.

– И конфетку? – улыбнулся Мишка.

– И конфетку, – не поддержал его тона Олег.

Он выпил конъяк залпом и раскрутил обертку трюфеля. Понюхал зачем-то и положил его на пластмассовую столешницу.

– Ты слышал про Тимура Забаева?

Мишка кивнул. Мол, кто же его не знает, чеченца, владельца казино, ночных клубов и пары отелей.

– Я когда-то отмыл ему очень большие деньги. Ельцин вбухивал тогда в Ичкерию не считая.

– Остались следы? – спросил одними губами Мишка.

Олег кивнул.

– Тимур еще тогда клеился к Ярославе. И... гад... рассказал ей об этом.

– Вот откуда Иркины чеченцы?.. – сказал Мишка.

Олег снова кивнул.

– Она, сука, сука, у них такой уговор, чуть что – может звонить ему.

– Оплата натурой? – непонятно отчего спросил Мишка.

Олег привычно поджал губы.

– Мне на это... наплевать, – не сразу закончил фразу Олег.

– А может... Тимура? – спросил Мишка.

– Нереально... – покачал головой Олег. – Я думаю, вы с Лешей решите эту задачку.

Мишка вопросительно посмотрел на Олега.

– Подожди... – Олег взял свой стаканчик и сам пошел к кассе. Там ему налили еще. Вернувшись, он выудил из стаканчика мизинцем какую-то крошку и сказал: – Я в своей жизни шесть лет не пил и не курил и не встречался с женщинами. А потом пошел в школу. В первый класс. За тебя, капитан. И за Лешу. Будьте богатыми.

– И за Ирку? – спросил Мишка.

Олег кивнул и влил в себя содержимое стаканчика. На трюфель он даже не посмотрел.

Иногда, когда думаешь за своих героев, испытываешь странное состояние: ты видишь не себя в герое, а героя – в себе. Ты докуриваешь его сигарету, долго глядишь на цифры мобильного, зачем-то идешь к бару и, наливая пахучий коньяк, продолжаешь видеть того, кому сейчас будешь звонить.

Кавказ умеет лепить мужские лица. В них никогда нет ничего лишнего. Подсушенная скуластость и подчеркнутая четкость рисунка губ. Глаза – всегда – с размытым контуром и смотрят по-птичьи открыто, почти не мигая. Общее выражение кавказских лиц – жестковато-оценочное. В нем преобладает ожидаемое или просчитываемое обладание разглядываемым. Глаза кавказца смотрят только на то, что важно сейчас. Они лишены российской мечтательной дымки. Подглядывать вообще, романтически бесцельно, они не умеют. Увидел – значит для чего-то. Рассмотрел – значит зачем-то.