litbaza книги онлайнСовременная прозаКлерамбо - Ромен Роллан

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 70
Перейти на страницу:
польза? Не лучше ли последовать примеру благоразумных, которые молча сидят в сторонке?

* Знаменитый французский полководец XVII в. (1611-1675). (Прим. перев.)

И все же исполненный решимости мозг Клерамбо продолжал ему диктовать то, что он должен был писать, а рука писала, не смягчая ни одного слова. В нем было как бы два человека: один обессиленный, дрожавший от страха и кричащими: "Не хочу итти сражаться!" – а другой, не считая нужным убеждать труса, попросту тащил его за шиворот, приговаривая: "Ты пойдешь!"

Во всяком случае, думать, будто он действует таким образом благодаря мужеству, значило бы оказывать ему слишком много чести. Он действовал так, потому что не мог иначе. Даже если бы он захотел остановиться, ему все равно надо было итти, говорить… "Это твоя миссия". Он не понимал, спрашивал себя, почему именно он был избран, поэт нежности, созданный для спокойной жизни, без борьбы, без жертв, тогда как другие люди, сильные, закаленные, как бы высеченные для битв, с душой атлетов, оставались без дела. – "Бесполезно рассуждать. Повинуйся. Так нужно".

Самая двойственность его натуры принуждала его всецело отдаться во власть более сильной своей души, раз уж она утверждалась в нем. Более нормальный человек наверное сумел бы сплавить обе натуры или же привести их в равновесие, найти компромисс, который сразу удовлетворил бы и требования одной и благоразумие другой. Но у Клерамбо утверждалась безраздельно то одна, то другая натура. Нравилась ему дорога или нет, но, раз она была избрана, он шел по ней, никуда не сворачивая. И по тем же причинам, которые недавно заставляли его безраздельно верить тому, во что верили все окружающие, он должен был оказаться таким беспощадно прямолинейным, как только начал видеть обманывавшую его ложь. Люди, которые не были до такой степени ослеплены ею, не стали бы ее разоблачать.

Так, ставши смельчаком вопреки себе, завязал он, подобно Эдипу, борьбу со сфинксом-Родиной, поджидавшим его на перекрестке.

Атака Бертена привлекла к Клерамбо внимание нескольких политических деятелей с Крайней Левой, не знавших хорошенько, как примирить оппозицию к правительству (весь смысл их существования) со Священным Единением, заключенным для борьбы с неприятельским нашествием. Они перепечатали обе первые статьи Клерамбо в одной из тех социалистических газет, мысль которых путалась тогда в противоречиях. Там боролись с войной, голосуя за военные кредиты. Красноречивые интернационалистические утверждения помещались бок-о-бок с проповедями министров, проводивших националистическую политику. При таком шатании, овеянные расплывчатым лиризмом страницы Клерамбо, с их умеренной агрессивностью и благоговейной критикой идеи отечества, сохранили бы безобидный характер платонического протеста, если бы цензура не нагрызла некоторых фраз с усердием термита. Следы ее зубов указывали взглядам на то, что наверное ускользнуло бы от общественного внимания. Так, в статье "Той, кого любил", сохранив слово Родина, когда оно появилось в первый раз, сопровождаемое призывом к любви, цензура его вымарала в остальной части статьи, где оно было предметом не столь лестных оценок. Глупые чиновники не сообщали, что слово, неуклюже прикрытое гасильником, тем ярче светится в уме читателя. Таким образом они способствовали тому, что явно незначительная статья приобретала некоторое значение. Надо прибавить, что в ту эпоху всеобщей пассивности малейшее свободное гуманное слово получало необыкновенную полнозвучность, особенно когда исходило от известного имени. "Прощение, испрашиваемое у мертвых" еще более, чем вторая статья, благодаря своему скорбному тону, встречало или могло встретить сочувственный отклик в массе простых сердец, истерзанных войной. При первых признаках такого сочувствия, власть, до тех пор равнодушная, постаралась положить конец распространению вредной вещи. Достаточно рассудительная, чтобы не привлекать внимания к Клерамбо мерами строгости, она сумела воздействовать на журнал при помощи единомышленников, которых создала себе в самой редакции. Противодействие писателю было оказано сотрудниками газеты. Разумеется, они не дошли до того, чтобы упрекать Клерамбо за интернационализм его мысли! Они его обвинили в слащавой буржуазной чувствительности.

Клерамбо сам пришел им на помощь, принеся третью статью, где его отвращение ко всякому насилию повидимому осуждало заодно с войной также и Революцию. Поэты всегда плохие политики.

Это было негодующее возражение на "Призыв к мертвым", который пронзительно выкрикивал Баррес, эта продрогшая сова, забравшаяся на кладбищенский кипарис.

ПРИЗЫВ К ЖИВЫМ

Над миром царствует смерть. Стряхните же ее иго, живые! Ей мало истреблять народы. Она хочет, чтобы они прославляли ее, с песнями бежали за ней; а хозяева их требуют, чтобы они превозносили собственное самопожертвование… "Это прекраснейший жребий!"… Они лгут! Да здравствует жизнь! Одна только жизнь свята. И любовь к жизни есть первая добродетель. Но современные люди больше не обладают ею. Доказательством служит война – пятнадцать лет уже одушевлявшая многих (признайтесь в этом!) чудовищная надежда на эти потрясения. Вы не любите жизни, если не видите для нее лучшего употребления, чем служить кормом смерти. Наша жизнь вам в тягость: вам, богачам, буржуа, служителям прошлого, консерваторам, брюзжащим от недостатка аппетита, от плохою морального пищеварения, от вязкой горечи на душе и во рту, от скуки, – и вам, пролетариям, бедным и несчастным, от подавленности доставшимся вам жребием. Благодаря своей тусклой и унылой жизни, благодаря слабой надежде когда-нибудь преобразовать ее (маловерные люди!) вы стремитесь лишь к тому, чтобы выйти из нее при помощи какого-нибудь насильственного акта, поднимающего вас над болотом, хотя бы лишь на минуту, – последнюю минуту. Самые сильные из вас, у которых лучше всего сохранилась энергия первобытных инстинктов, – анархисты или революционеры – обращаются с призывом к одним этим инстинктам для совершения освобождающего акта. Но народная масса слишком устала, чтобы сделать почин. Вот почему она с жадностью встречает могучее волнение, встряхивающее отечества, – войну. Она отдается ей с каким-то мрачным сладострастием. Единственный раз в жизни люди эти чувствуют тогда, когда их тусклое существование овевается дыханием бесконечности. Мгновение это есть мгновение гибели!..

Прекрасное употребление жизни!.. Возможность утверждать ее лишь путем отрицания, – какому кровожадному богу это нужно? Родине, Революции… который щелкает челюстями над костями миллионов людей.

Умирать, разрушать. Достославное дело! Жить – вот что нужно. Но вы не умеете жить! Вы недостойны жизни. Никогда не наслаждались вы благословением живой минуты, радостью, искрящейся в солнечном свете. Умирающие души, вы желаете, чтобы все умерло с вами; больные братья, мы протягиваем вам спасительную руку, но вы злобно увлекаете нас в пропасть.

Но не на вас, несчастные, негодую я; мое негодование против ваших

1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39 ... 70
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?