— Интересно, — кивнул Белозеров, взглянув на часы.

— Торопишься?

— Хотел заскочить тут в одно местечко…

— «Заскочи-и-и-ить»! «Мне не к лицу и не по летам!»

— Вот воистину лестная фраза! — отметил Белозеров. — Две цитаты: одна из меня, другая из Александра Сергеевича.

— Слушай, а что-то мы давно не собирались по-хорошему, — снова оживился Лева. — Посидеть, стихи почитать… молодость вспомнить… с какими-нибудь такими…

Белозеров невольно сморщился: представил, что Лева сейчас спошлит.

Этого он в нем не то чтобы не терпел, а как-то боялся.

— С какими-нибудь такими… «тетрадками своих стихотворений…» а?

— Ладно, Васильич, — несколько грубовато сказал Белозеров. — Какие наши годы? Еще повидаемся. Я поехал? А что касается этих дел, то пойми меня правильно. Я на службе, понимаешь? Я как собака: служу. И знаю, что кому нужно. Государству нужна стабильность. Ты и сам это лучше меня знаешь. Слово «стабильность» можно понимать по-разному.

Одни могут считать, что стабильность возникнет только в тот момент, когда к власти в Качарии придет оппозиция — во главе с Ахмедом

Гариповым — и все в этой несчастной провинции перелопатит по-своему.

Нам неведомо, как именно перелопатит. То ли Качария отделится, то ли не отделится; то ли станет исламской республикой, то ли не станет, — не знаем. Другие полагают, что стабильность может быть обеспечена только полной победой над оппозицией. Качария остается в составе федерации, ислам занимает подобающее место, и вообще все идет по-прежнему. Я тоже так думаю. Но меня не спрашивают, Лева. Мне приказывают. А я — что? Я служу…

— Поехал, да? — бормотал Лева, как будто не слыша его слов. — Ну давай… что ж… если со старым товарищем посидеть нет минуты лишней… — Он хихикнул и, поднявшись следом за ним, взял Белозерова за пуговицу. — Я что хотел сказать-то… м-м-м… да! — и отступил на шаг, сделав большие глаза. — Самое главное забыл, вот голова садовая! У тебя же радость! С тебя, Валя, причитается!

— Что это вдруг? — насторожился Белозеров.

— Как! Я же им, мерзавцам, позавчера еще поручил: позвонить, сказать!.. Ах, разгильдяи! Ладно, я разберусь… ты извини. Я же говорю: у меня этих считальщиков, тирщиков, стреляльщиков, работничков, всякой твари по паре… Как микробов в воздухе!.. Я же почти Ной, Валя!.. А никто не соображает, честное слово. Так вот: ты теперь не два, а три процента будешь получать! А?

Белозеров чувствовал подвох… знал, что Лева деньгами просто так не бросается, в одних ботинках по пять лет ходит… Но магия чисел мгновенно увлекла его. Восемьсот тысяч долларов — это была, в сущности, единственная основа его благосостояния. Ну не считая кое-какой недвижимости. Фундамент, заложенный еще в начале девяностых, не без помощи Левы, великого хитреца и комбинатора. Он тогда вычислил одного парня из госкомпании, который поставлял государственный же еще алюминий во Вьетнам. Парень отдавал узкопленочным крылатый металл по бросовой цене, беря с них за это немалые «верховые». Лева научил Белозерова, и тот сел парню на хвост. Парень был готов на все — без штанов остаться, только бы выпустили. Но с него и штанов не просили: предложили лишь продолжать столь хорошо налаженную деятельность, оставляя себе десять процентов. Девяносто делили пополам — правда, Леве шестьдесят, а Белозерову тридцать. Потому что белозеровскую долю Лева тут же куда-то совал, и она прирастала Сибирью. Парень года через полтора все-таки свинтил от дел — сунул дурную голову в петлю, потому что на него вышли какие-то иные серьезные люди, действовавшие совсем не по-человечески, а вязаться с ними, крышуя парня, Лева запретил: не стоит того. Но Белозеров уже был обладателем кругленькой по тем временам суммы. Ныне значительно преумноженный (не без помощи Левы) и вложенный в Левины же предприятия капиталец приносил доход. Три процента в месяц — это… сколько же?.. Ну да, ровным счетом двадцать четыре тысячи вместо прежних шестнадцати… Ах, Левка, Левка!.. Так бы и расцеловал!..

— Ну что ж… прямо уж три? — с мужской хмуростью уточнил Белозеров. — Хорошо, коли так.

— Я же сказал: три! — все так же ликующе подтвердил Лева и потрепал его по плечу. — А что ж ты хочешь? Ведь у нас «Качар-ойл» в полную силу пашет! Я и подумал: ну что твоим деньгам лежать в этом убогом

«Промнефтегазе» за какие-то жалкие два процента?

Пауза была долгой.

— Хорошо, — сказал Белозеров с некоторой натугой. — Пока.

В лифте он чувствовал легкое потряхивание всего организма. Нет, ну каков? И это несмотря на то, что… Он, конечно, мог бы ему ответить. Мол, что ты разволновался!.. не трясись, Лева!.. Там тоже не дураки сидят! И никакой Ахмед-Махмед Гарипов-Шарипов, миротворец чертов, к власти не придет, потому что заняты люди — и серьезные люди — этим вопросом, и будет в Качарии чистая победа федеральных сил… так что успокойся!.. Но почему он должен раскрывать карты?

Пусть и сам от страха ежится, коли так!..

Впрочем, многолетняя привычка держать удар давала себя знать, и, уже выходя из дверей парадного, он почти успокоился. Единственное, что застряло в мозгу, — это рассказ про немецкого художника. Что Лева хотел сказать? Непонятно. Кроме того, ни Штази, ни Берлин как таковой вообще не вызывали приятных ассоциаций. На втором году в него влюбилась одна чудная немочка… так ему по крайней мере казалось. Месяца три Белозеров держался несмотря на все ее подкаты и подъезды, а потом все-таки купился и переспал с ней на конспиративной квартире, где, кроме двух скрипучих стульев, были только пыльные газеты и ржавый кран с холодной водой. Ну и ничего хорошего из этого, разумеется, не вышло, потому что она… тьфу!

Не дожидаясь, пока охранник выскочит из-за руля, Белозеров сел и сухо скомандовал:

— Анимацентр.

Настроение у меня окончательно испортилось.

Когда Шурец, как это с ним бывает, за какие-нибудь полторы минуты превратился из пьяной, но все же человеческой особи в инопланетянина, категорически непохожего даже на самое неудачное подобие человека, я решил откланяться. Полковник забеспокоился.

— А его куда?

— Его бы теперь хорошо на Марс, — сказал я.

Полковник нахмурился — эта шутка ему тоже не понравилась.

— Не волнуйтесь, все налажено. Сейчас Маша кликнет Серого волка, тот его сбрызнет сначала мертвой водой, потом живою, затем упакует, перевяжет ленточкой и через полчаса сдаст на руки Вале.

— Это кто? — спросил он. Сказывалась привычка к контролю над ситуацией. Сейчас, правда, плохо реализуемая.

— Это одна сказочная принцесса. Она родом из Кемерова, — пояснил я, поднимаясь. — Этот злодей пятый год держит ее в заточении. А она его, дурака, за что-то любит. Ничего, приведет Шурца в порядок, завтра будет как новенький. До свидания.

Полковник диковато посмотрел на меня, но справок наводить больше не стал…