Зайдя домой (или уже нет?), Вика вслушалась в тишину, взглянула на свои небрежно брошенные в угол тапочки и вдруг поняла, что никогда — в самом деле, никогда — больше не наденет их.

И, словно желая доказать самой себе, что это не так, Вика скинула кроссовки, в которых прилетела из Лондона (интересно, жены принцев носят кроссовки — не во время занятия спортом, а на всех этих мероприятиях?), и залезла ногами в разношенные, удобные, старые тапочки.

Интересно, она сможет взять их с собой?

Наверное, как будущая супруга младшего сына принца Уэльского сможет. В газетку только, что ли, завернуть?

Вика прошла на кухню, раскрыла холодильник, думая над тем, куда же девать все продукты, и вдруг ощутила, что по щекам текут слезы.

Она сползла на пол, обхватила колени руками и зарыдала. Собственно, чего она ревет? Она познакомилась с принцем, внуком королевы, который сделал ей предложение и которое она приняла. С принцем, которого она полюбила вовсе не за то, что он принц, а потому, что он Питер.

Ее Питер. Только ее.

Такое, как с ней, происходит только в слезливом сентиментальном кино или в наивной книжке.

Хотя была ли Золушка наивной?

Но она никакая не Золушка. И хрустальную туфельку не теряла — разве что спортивные перчатки с наушниками.

Мысль об этом заставила ее заплакать сильнее.

Если бы Питер сделал предложение, например, Ирине, та бы уж точно не стала реветь.

Но ведь она не Ирина.

Вика не знала, как долго она провела в квартире, плача на полу, однако сопровождавшие ее лица тактично не поднимались вслед за ней, не звонили в дверь, не напоминали, что им пора.

А им действительно было пора.

Вика прошла в свой кабинет, провела пальцем по столу, на котором стоял ноутбук. Она бы могла его взять с собой, только зачем — бизнесом, своим бизнесом, она заниматься уже не будет.

Никогда не будет.

Ведь она стала частью «фирмы».

Подойдя к окну, она долго всматривалась в сизую мглу белых ночей, которые как раз окутали ее родной город.

До Лондона всего два часа лету, а она прощается так, как будто отправляется в другую галактику.

Но ведь она и отправлялась в другую галактику.

Туда, где ее ждал Питер.

Кажется, сопровождавшие ее лица были удивлены, однако не подали виду, когда Вика вышла из подъезда, ничего не держа в руках.

Она так решила — ни единой вещи, ни единого талисмана, ни единого напоминания о своей жизни.

Своей прошлой жизни.

— Мэм, ваши вещи остались наверху? — спросило ее одно из сопровождавших лиц. — Нам подняться и забрать их?

Вика ничего не хотела забирать. О вещах позаботятся родители. Или кто-то иной. Или вообще никто не позаботится.

Но уж точно не она.

— У меня нет вещей. А воспоминания я беру с собой.

Матильда Росс-Джонс, приставленная к ней Букингемским дворцом, оказалась сущей мегерой.

Но при этом никогда не терявшей спокойствия мегерой.

Что только было лишним для Вики поводом ненавидеть эту чопорную особу, одевавшуюся всегда в черное и говорившую на таком правильном английском и с таким аристократическим прононсом, что аж зубы от оскомины сводило.

— Вы — будущая герцогиня, супруга его королевского высочества, однако все это неважно по той причине, что в данный момент вы моя ученица. Вам предстоит вскоре быть представленной ее королевскому величеству, а до этого его высочеству принцу Уэльскому и его супруге. Помимо этого, эти негодные репортеры сходят с ума, разыскивая вас по всей Британии и желая одного: взять у вас интервью. Его придется дать, но, конечно, не этим ужасным таблоидам, а Би-би-си. Однако в таком виде вас выпускать на экран нельзя.

Чувствуя, что кровь бросается ей в лицо, Вика с вызовом спросила:

— Такая страшная?

Матильда, поджав тонкие губы, ответила:

— Как это типично для жителей Восточной Европы рассматривать женщину исключительно с позиции «красивая-некрасивая». Поверьте, из любой дурнушки можно сделать красавицу, тем более в наше время, тем более при наличии специалистов…

Вика едва удержалась, чтобы не сказать своей мучительнице, что из одной нельзя: из самой Матильды.

— Однако вы станете не раскрашенной женой олигарха, не персоналией сомнительных шоу, сто сорок раз перекроенной пластическими хирургами, не сверхэмансипированной звездой экрана. Вы готовитесь стать супругой внука королевы, и от вас ожидают не только внешней привлекательности, что, безусловно, у вас наличествует, но и внутреннего достоинства. А также шарма. Лоска. Безупречных манер. И безукоризненного английского!

Последнее задело Вику больше всего, и это несмотря на то, что Матильда назвала ее привлекательной.

При этом не забыв указать на ее акцент. Ну да, акцент, и что с того? Над произношением Вика никогда особо не работала, уж точно не над прононсом британских аристократов, а языкового дара Ирины у нее, увы, не было.

— Если бы вы сказали невесте принца подобное лет триста назад, то вам отрубили бы голову! — выпалила Вика, не найдясь, как отреагировать.

В глазах Матильды сверкнуло некое подобие удивления, а потом даже и удовлетворения, и она произнесла:

— В эпоху короля Георга, первого из ганноверской династии, предка ее величества королевы, за такое уже голову не отрубали. Думаю, сослали бы в загородное поместье без права появляться при дворе. А вот при дореволюционных Стюартах, думаю, да, отрубили бы…

И, пристально посмотрев на Вику, она добавила:

— Повторюсь, я вам не враг, я ваш учитель. И в мои обязанности вменяется преподать вам основные уроки по истории Англии, придворный этикет, хорошие манеры и, да, не скрываю, улучшить, насколько это позволяют сжатые временные рамки, ваш английский.

— Он такой безнадежный? — спросила Вика тихо, и Матильда с ядовитой улыбкой на устах ответила:

— Ну, не совсем. Вы говорите по-английски лучше, чем супруга американского президента, которая родом из ваших краев…

Вика не стала указывать Матильде на то, что совсем из других, но понимала, что та намеренно подпускает шпильки.

— Однако поработать над чем есть. Я научу вас нескольким трюкам, как избегать вульгарных выражений, а также попробую улучшить вашу дикцию. Но помимо этого, нам, точнее, вам, в течение ближайших дней надо усвоить следующее…

Она раскатала на столе перед ошеломленной Викой огромный лист с разноцветными пометками. Вглядевшись, Вика в ужасе произнесла: