Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Петруччо
Не вынуждайте меня, кар-кар.
Табита
Вот видите, он неисправим!
Тут Петруччо начинал насвистывать «Правь, Британия, морями!», что Табита находила совсем уже вызывающим. А однажды вечером она пришла ко мне в классную комнату с загадочным видом и горящими глазами.
Табита
Он знает.
Я
Кто что знает?
Табита (кивает в сторону двери)
Он. Знает. Идите послушайте. Идите, идите…
Казалось, она не в себе. Глаза сверкали огненными искрами. Вздохнув, я отставила микроскоп и последовала за Табитой в ее закуток.
Петруччо, сидя на стуле как на насесте, тихонько чистил перья.
Табита
Петруччо, что вы знаете о Табите?
Петруччо перестал прихорашиваться, повернул клюв вправо, потом влево, словно изучал окрестности.
Петруччо
Табита — пожар. Табита — демон.
Табита (грозит ему кулаком)
Он знает, он знает! Он всем расскажет. Меня арестуют. Чудовище, демон!
Петруччо (хлопает крыльями, страшно довольный собой)
Табита — демон.
Мне показалось, что она сейчас бросится и свернет ему шею. Я удержала ее за руку и в эту минуту отчетливо поняла, что она готова ударить меня.
Я
Табита, нет, не делайте этого…
Вспомнила ли она все годы, проведенные вместе, увидела ли снова во мне ту девочку с мышками, чьей единственной компанией она была? Кулак разжался. После она так часто повторяла «Я его прибью», что Петруччо внес эту фразу в свой репертуар с небольшими изменениями («Я его убью, тетя Кар-кар!»). Он и сам, видимо, немного тронулся.
Наконец однажды утром Глэдис поднялась в классную комнату, чтобы вручить письмо.
Глэдис
Красавчик господин Шмаль вспомнил о вас, мисс… чхи!
Я вздрогнула, узнав почерк герра Шмаля; потом сурово посмотрела на Глэдис.
Я
У вас снова нет платка? Куда делся тот, что я вам отдала?
Глэдис
Джек Борроу у меня его выпросил. Говорит, у него на службе как увидят такой господский платок — все рты пооткрывают.
Она сделала вид, что чистит башмак. Я только вздохнула: Глэдис — как мой вышитый платок, ее не переделаешь. Как только она направилась к двери, я бросилась распечатывать конверт; с первых же слов мне показалось, будто герр Шмаль стоит со мной рядом.
Моя дорогая, дорогая мисс Тиддлер,
Вы, вероятно, досадовали на меня, что я так долго молчал, впрочем, знали бы Вы, как я сам на себя досадовал. Но ничего хорошего поведать я Вам не мог, и каждый раз, как я брал в руки перо, меня охватывало отчаяние: к чему заставлять Вас страдать, довольно того, что страдаю я сам! И если я осмеливаюсь писать Вам сегодня, то исключительно потому, что надежда вернулась ко мне: наша Бланш спасена!
Как только благодаря Вам я узнал, где находится наш дружочек, я уложил багаж и взял с собой сбережения. Я хотел удостовериться, что собой представляет школа для девочек в Стоунхеде. В приемной я представился и попросил о встрече с директрисой. Бедняжка, открывшая мне дверь, жестами показала, что не слышит. Поэтому я написал на визитной карточке: «Мадам, я хотел бы записать к Вам ученицу». Это сработало как волшебное слово. От силы через пять минут та особа (именем которой я не желаю марать свое перо) влетела в приемную. Когда она узнала, что я приехал к мадемуазель Легро, она пустилась расспрашивать: кто я такой, кем прихожусь, отцом ли, братом ли, да что я себе вообще позволяю, не боюсь ли я за репутацию молодой женщины и тому подобное. На все это я отвечал: «Я хотел бы увидеться с мадемуазель Легро и убедиться, что она в добром здравии. Я пообещал это молодой леди, ее ученице». Тогда директриса начала угрожать вышвырнуть меня и вызвать полицию. Точнее, если в точности описывать произошедшее, она пригрозила меня вышвырнуть, я сломал два или три стула, по-моему, еще я перевернул стол и этажерку, и вот тут она заговорила о полиции… Потом эта… дама (хотя она недостойна так называться) потеряла сознание. Или притворилась. Признаюсь, я не стал задерживаться, чтобы проверить.
Я побежал по коридорам заведения, открывая каждую дверь, с сумасшедшими криками: «Мадемуазель Легро! Мадемуазель Легро!», пока одна болезненного вида девочка не направила меня в лазарет. Какой там лазарет!.. Вы и представить себе не сможете, мисс Тиддлер. Ну и вонь там стояла! Не лазарет, а мертвецкая. Ваша несчастная гувернантка лежала там, но Вы бы ее не узнали. От нее осталась только тень, она бредила в лихорадке и тряслась; правая рука раздулась и почернела… Но мне не пристало рассказывать Вам такие вещи! Прошло много дней и недель, но я все еще не могу прийти в себя. Тогда я чуть не сошел с ума. Я сорвал с себя пальто, укутал в него мадемуазель Легро и унес оттуда. Она совсем ничего не весила, сердечная! Я не знал, переживет ли она дорогу до гостиницы. Но я говорил себе: «Боже, пусть, если она умрет, это случится хотя бы на чистых простынях, в светлой комнате с потрескивающим камином, рядом с кем-то, кто станет ее оплакивать». Я послал за доктором, и он приехал. Чудесный человек, спокойный, рассудительный, не такой сумасшедший, как я. Днями и ночами напролет я сидел у изголовья Бланш, хотя доктор посоветовал мне передохнуть, а потом я сам свалился с ног, безумец. Пришлось нанять сиделку, которая сменила меня у постели Бланш. Как я страдал от того, что не могу находиться рядом с ней! Итак, все это должно объяснить Вам мое долгое молчание, мисс Тиддлер. Я тоже боролся с болезнью. Теперь мы с Бланш поправляемся и поговариваем о возвращении в Лондон. Как мы ждем того счастливого момента, наш драгоценный, драгоценный дружочек, когда мы сможем снова втроем встретиться в зале тератологии! С уважением прижимаю Вас к сердцу.
Навсегда преданный Вам,
Я почти задыхалась, дочитывая письмо. В конце нетвердой дрожащей рукой кто-то приписал еще несколько строк.
Моя Черри,
спасибо, что прислали Ульриха. Он приехал как раз вовремя, чтобы спасти мне жизнь. Я всего лишь потеряла правую руку, ее пришлось ампутировать. Ульрих не хотел, чтобы я Вам говорила. Но мне кажется, лучше Вам это узнать до того, как мы увидимся. Прошу Вас, не нужно жалеть меня. Я так счастлива! Ульрих теперь моя правая рука, и я могу сегодня подписать это письмо
Пока я ждала возвращения Бланш и ее супруга, молва о праздновании моего семнадцатилетия разлетелась по всему Лондону, приукрашенная фантастическими подробностями — о том, например, как ворон перевоплощался в адмирала Нельсона и изображал Трафальгарскую битву, стоя на палубе игрушечного корабля, давая залпы из миниатюрных пушек. Из-за этих лестных для меня выдумок миссис Картер, мама милого Эдмунда, пригласила меня на празднование его восьмилетия. Миссис Картер души не чаяла в своем белокуром ангелочке (у которого было еще пять таких же белокурых сестер). Она горела желанием удивить своего обожаемого малыша и умоляла меня с Петруччо навестить их во время праздничного обеда. Я сомневалась, поладит ли Петруччо с детьми (если честно, я была уверена в обратном), но предложила привезти с собой дрессированного кролика. Миссис Картер немного расстроилась (ворон благодаря слухам успел снискать славу), но согласилась.
