Я молча рисовала, чтобы чем-то себя занять, пока она говорит.

Я пробормотала «нет» в некотором смущении: я и сама заметила, что Лидия, вопреки предсказаниям, так и не стала красавицей.

Ее собственные очаровательные белые зубки напоминали нитки жемчуга, и она смеялась по любому поводу, а чаще — без повода.

Кузина расхохоталась с детской непосредственностью и, снова вцепившись мне в локоть, принялась уверять, что она бы без меня просто пропала.

Она стала приходить, и мало-помалу я даже начала ждать ее появления. Впервые я дружила с ровесницей. Ее болтовня немного утомляла, зато поднимала настроение. В ее компании я беспричинно смеялась, забросив кисточки, альбомы и пьесы Шекспира. Мы наряжали Питера; Энн тайно приносила сладости, которыми мы до тошноты объедались во время послеобеденного чая; а в конце дня мы сплетничали и жаловались (я — на маму, Энн — на Лидию). И мы обе радовались предстоящим каникулам в Брайтоне.

Прибытие в Брайтон несколько разочаровало. Во-первых, шел дождь. Во-вторых, арендованный дом оказался меньше, чем предполагалось.

Мне еще никогда не приходилось ни с кем, кроме Питера, делить свою комнату. Но я согласилась, и в тот же вечер Энн, маленькая сумасбродка, уже бросалась в меня подушками и прыгала по моей кровати. Она заставила меня прочесть в ночной рубашке монолог Гамлета, а сама изображала призрака.

На следующий день, получив передышку между двумя ливнями, мы бегло осмотрели Брайтон, постояли перед беседкой, где играл оркестр, и прогулялись по галечному пляжу между пирсами. Единственное, что меня удручало — зато вызывало восторг Энн, — это толпы людей. Нас сопровождала тетушка Дженет, которая радовалась возможности снова оказаться в Брайтоне, где уже останавливалась двадцать лет тому назад.

В присутствии Энн тетушка Дженет забывалась и пропускала моменты, когда нужно было возмущаться.

Энн рассмеялась. Разумеется, у нее имелся костюм, сшитый по самой последней моде: панталоны и короткая юбочка с поперечными сине-белыми полосками. Тетушка Дженет обратила внимание на мой грустный вид.

Но она забыла уточнить, что речь шла о моде 1860 года. Фланелевый черный костюм имел устрашающий вид: с глухим обхватывающим горло воротником в складку, длинными рукавами и панталонами до середины икры под длинной юбкой. Если еще учесть, что к этому полагались купальные тапочки, резиновая шапочка для защиты волос и шляпа от солнца, получалось, что в воду я заходила, надев на себя больше вещей, чем сняла. Однако мама продолжала сомневаться, прилично ли так оголяться.

Мама сдалась, и я познала чистое незамутненное счастье; я прыгала на волнах, хотя платье надувалось вокруг меня колоколом, лежала на спине, раскинув руки и ноги, хотя тяжелый от воды купальный костюм превратил меня в уродливый бурдюк. В это время Энн цеплялась за купающихся рядом дородных дам и визжала от страха, а Лидия ожидала нас, вышагивая по бережку, укрывшись от солнца под шляпкой и зонтиком. Затем наступало время обязательной неторопливой прогулки по набережной, во время которой мы изо дня в день раскланивались с одними и теми же гулявшими нам навстречу людьми. Дойдя до конца променада, все разворачивались, чтобы снова повторить ритуал. Ближе к вечеру мы собирались в зале, где пили чай и танцевали, а мама и тетушка Дженет играли в карты с дамами постарше.

Уже на второй день на улицах Брайтона как по мановению волшебной палочки возникли поклонники Лидии. Первым появился Фредерик Андерсон, невообразимо удивившийся нашей встрече; следом — Мэтью Паттерн, тоже изумленный столь счастливым совпадением; а потом — еще пара-тройка молодых людей, которых я не знала и о появлении которых Энн сообщала, толкая меня локтем в бок. Лидия вела себя с ними высокомерно. Белыми волосами и бледной кожей она напоминала мне Снежную Королеву, а ее воздыхатели, казалось, замерзали при одном ее виде. Время от времени она милостиво позволяла кому-нибудь из них нести одну из ее вещей; но в счастливчиках тот ходил недолго. Если же кто-то имел неосторожность заговорить или улыбнуться Энн, его тотчас же ссылали за Полярный круг. Я бы даже посочувствовала этим молодым джентльменам, если бы однажды не услышала, как мистер Паттерн говорит мистеру Андерсену: «Пусть только выйдет за меня, я выбью из нее всю спесь».