Всего лишь на миг.

Содрогаясь от рвоты, он лежал на камнях, Уолтер придерживал его за плечи.

— Черт, мы должны унести его отсюда. Он едва жив. «Да, я всего лишь дитя. Как по-твоему, можно ли обращаться вот так с ребенком? Можно?»

Тошнота.

Карл стряхнул руки друзей, закрыл глаза и попытался закрыть свои мысли.

— Пожалуйста, не надо. Прошу!

«Ты не поступил бы так? Нет, не поступил бы, я вижу. Даже с драконом». Тошнота прошла.

— Успокойтесь, вы двое. Все в порядке. Нет, я бы не поступил так с драконом.

Убить дракона, ежели бы тот напал на него, — да, Карл бы мог. Если б сумел. Но поступить с ним вот так — ни за что. Карл ощутил лишь эхо страданий Эллегона, ощутил на один лишь миг, но и то с него хватило. Если только дракон не менее, чем он, чувствителен к…

«Хочешь ощутить все снова?»

Нет. Так нельзя, но что он, Карл, может поделать? Дракон явно голоден, а канат толстый.

«Не очень голоден, и канат перерезать не прошу. Еда мне не слишком нужна — драконы сотворены из магии, ты разве не знал? Поесть мы любим… — радость загнать корову, проглотить ее в два укуса, затопила Карла, унося прочь остатки тошноты, — но нам это необязательно».

— Я не знал. Я вообще ничего не знаю про драконов.

Мысленное пожатие плеч.

«Ты глупый или просто не любопытный?»

— Просто не любопытный.

«Гм-м-м… У меня к тебе предложение. Если я окажу тебе две услуги — окажешь ли ты мне одну?»

— Посмотрим. Ты не можешь…

«Я не смогу дотянуться своими мыслями до твоих на большом расстоянии. Ты можешь удрать, и я не сумею ни поговорить с тобой, ни заставить…»

— Не надо. Не надо снова наводить на меня тошноту. Но что ты хотел предложить? Не уверен, что доверяю тебе настолько, чтобы спуститься вниз и освободить тебя.

Рев пламени.

«Глупец. Об этом я не попрошу. Никого из людей. Но не мог бы ты принести мне что-нибудь поесть? Скажем, овцу? А я… я расскажу тебе кое-что, что тебе, необходимо знать, если ты хочешь добраться до Врат Между Мирами, Карл Куллинан».

— Откуда ты знаешь?..

Слепящее презрение.

«Я читаю мысли, забыл?» — Эллегон взревел.

— Прости. Разумеется, я смогу раздобыть овцу. И принесу тебе — если твоя услуга будет того стоить. Или еще что-нибудь вкусное, если овцу все-таки не достану.

«Договорились. Первое: Врата лежат глубоко под горой Бремон к северо-западу от Элрудовой Пустоши. И…»

— Спасибо, но, возможно, Ахира…

«Знаю. Возможно, твой товарищ уже это выяснил. Я не закончил. Я собирался сказать тебе кое-что еще, кое-что, чего ему никогда не узнать. Мне это известно просто потому, что я — дракон и знаю все про свою родню».

— Карл, что…

— Помолчите. Я говорю с драконом.

— Говоришь с драконом?..

«Да, он говорит с драконом».

Уолтер и Дория подскочили, когда Эллегон обратился к ним.

«Но говорить с одним легче».

— Ты говоришь — там, у Врат, дракон… Плохо. Но, может, им повезет, и он окажется не таким огромным, как Эллегон.

«Нет, он не как я. Он гораздо больше. Он лежит там так давно, что, покуда он спит, охраняя Врата, кругом него выросла гора — Бредши».

— Прекрасно. — Карл повернулся к друзьям. — Эллегон только что поведал мне, что Врата охраняет дракон.

— Карл, — высоким ломким голосом произнесла Дория, — объясни мне, что происходит?

«Вели им уйти. Их разум еще более узок и изломан, чем твой. Хотя у женщины он глубже… Странно. А у другого — по-иному устроен, словно вы не одной породы. Ничего не понимаю».

— Спроси его, — попросил Уолтер, — как того дракона зовут. Может, Ари сумеет вплести имя в заклятие, и…

«Глупец».

— Я услышал его!

«Глупец из глупцов. Он — первый дракон, сотворенный прежде нас всех».

— И что?

«А то, что в давние времена, когда из всего рода драконов был лишь Он один, — к чему было Ему имя? Он — просто Дракон, старейший из всех, и в имени не нуждается».

— Так что же нам делать, чтобы защититься от него?

«Не будите Его. Он старше, чем гора, и вы скорее сроете гору, чем отщипнете хоть одну из его чешуек. Карл Куллинан?»

— Да?

«Я оказал тебе услугу, так? Принесешь мне овцу сейчас или оказывать вторую?»

— Звучит похоже на угрозу. А я угроз не люблю, Эллегон.

«Что ж, ладно. — Эллегон мысленно вздохнул — Тогда я одарю тебя пониманием».

— Понимаем че…

Вселенная раскололась.

Она была хорошей еврейской девочкой пятнадцати лет. Во всяком случае, такой ей полагалось быть. Но она не всегда была такой, какой ей полагалось быть, — как и не всегда поступала так, как ей поступать полагалось. Отдавалась в темноте Джонатану Долану, раздевалась и…

«Хватит? Или ты действительно хочешь понять Дорию?»

— Ты посвящаешь меня в ее воспоминания? Зачем?

«Чтобы ты понял».

— Нет, пого…

И, само собой, папочке она ничего сказать не могла. Он звал ее своей Единственной, а мамочка думала — она еще девственница. Таково было одно из правил: об этом не говорят. Но дело было не только в задержке, возникло это жжение, и чертов Джонни Долан трепался всюду, что свою гонорею он подцепил от нее. А это было неправдой. Он был первым и — тогда — единственным.

И это вовсе не было удовольствием. Просто липкая грязь. Он врал. Все врали. Никакое это не удовольствие.

«Ты по-прежнему не понимаешь».

Но рассказывать никому нельзя. Кроме того, может, это и не то самое. Может, если не думать об этом, все и пройдет.

«Думаю, еще немного не повредит».

— Девочка очень больна, мистер Перлштейн, но если повезет, лихорадка и жар скоро пройдут.

Она лежит, задыхаясь, под пластиком, и не может больше вырывать трубки из носа и рук — врачи привязали ее.

— Но это не может быть гонорея. Не у моей малышки…

— Знаете, мистер Перлштейн, даже говорить с вами противно.

— Доктор, я…

— Если б ей было с кем поделиться — если б она считала возможным поделиться хоть с кем-то… если б хотя бы один паршивый человечишко выслушал ее — возможно, она не лежала бы сейчас здесь. Мы легко вылечили бы ее, приди она тогда. Прежде.

— Прежде?..

— Прежде чем болезнь перешла в обширную тазовую инфекцию, которая оставит ее бесплодной — если вообще не убьет.