– Ау, – окликнул я ее. Спрыгнул со ступеньки. Ланцея сидела на корточках, касаясь стебельков неизвестной мне травы, увенчанных крохотными фиолетовыми цветами.

– Мы возьмем с собой земные растения, – сказал я, положив руку ей на плечо. – И грибки, и насекомых. Они нам понадобятся. Хочешь его сорвать?

– Не надо, – Ланцея поднялась. – Пусть остается на своей планете.

Я уступил ей место у иллюминатора кольцевика. Последние минуты тянулись особенно долго. Зеленые точки колонов стягивались к аппарату.

Наконец по трапу поднялись последними Утгур и Элгарий, за Лазаревым закрылся люк, и лопасти кольцевика с легким гулом пришли во вращение. Поле за окном прыгнуло вниз, на какую-то секунду открылся вид на крышу нашего кампуса, затем под нами замелькали склады и вязальные комплексы Взлетного. «Йоханссон» поднимался все выше, и скоро Взлетный пропал из виду, затерявшись среди залитых вечерней зарей вершин Анд. Затем солнце село, и горы погрузились в сумрак.

Аппарат шел на запад. В салоне царило воодушевление, правда, с легким оттенком нервозности. Мы слегка поужинали, Ланцея прикорнула у меня на плече. Время тянулось неторопливо. Еще с полчаса я смотрел на звезды, пытаясь отыскать то ХЕПОС с «Лагранжем», то «Семя», то созвездие Жертвенника, а затем и сам задремал, откинув кресло.

Разбудили меня не солнечные лучи, а писк зуммера. Небо посветлело, по нему бежали редкие облачка. Внизу под кольцевиком тянулась слегка взволнованная океанская гладь. К тому моменту, как я проглотил скудный завтрак и умылся в крохотном санузле в хвосте кольцевика, среди волн стал четко различим силуэт «Стартовой».

– Ого, – заметил Крапивник, когда кольцевик приземлился и нас сноровисто препроводили из него в каюты. – Это та же самая каюта, где мы останавливались по дороге из Нориля! – он приподнялся на цыпочки, глядя поверх койки, где красовались вырезанные на переборке буквы «ОК». – Инициалы не затерли до сих пор.

– Ну хоть один из нас оставил память о себе на Земле, – пошутил Геккон. Не совсем удачно, даже Франка приуныла. Мы с Ланцеей переглянулись и выскользнули за дверь, прежде чем Лазарев успел нас окликнуть.

– Пройдемся по памятным местам? – спросила она. – Извини, в этот раз обманки под рукой нет.

– Будем надеяться, нас не вытурят сразу, – ответил я. Признаться, мне не нравилась идея такой эскапады… но еще больше мне не хотелось выглядеть перестраховщиком в глазах Ланцеи. Мы нырнули в лабиринт коридоров.

Удача нам не сопутствовала. Даже не добравшись до ведущего к метеонише поворота, мы натолкнулись на толкающего неисправную тележку матроса.

– Сюда нельзя пассажирам, оперколоны, – он разогнулся. – Вернитесь в каюты, пока не сработала тревога.

– Мы слегка заблудились, – соврал я. Не слишком умело – ну как может заблудиться человек в очках при рабочей АС-ке? Но опертех «Стартовой» лишь молча указал нам в сторону, откуда мы пришли.

Обескураженные, мы попробовали выйти на палубу. Удачнее – выбраться наружу удалось, и перед нами открылась металлическая равнина, в дальнем конце которой громоздился тандем. Но стоило отойти от люка, и айдимы тревожно пискнули, а предохранительный контур в АС замигал красным.

Мы задержались у люка, в последний раз пользуясь случаем посмотреть на Солнце и подышать соленым земным воздухом. И даже не успели вернуться в каюту – в люке раздался шум, и из него потянулась вереница наших коллег.

– Димер, – Лазарев навис надо мной. – Еще одна такая выходка – и не думайте, что Орбиталь не сможет в последний момент вычеркнуть вас из числа участников.

– Виноват, масколон, – склонил я голову. – Но это последние минуты, которые мы проводим на Земле. Хочется видеть небо, а не потолок над головой.

– Настройтесь на рабочий лад, оперколон, – уже мягче посоветовал Владимир. – Это помогает. Ланцея, я надеюсь, мне не придется говорить на эту тему с Лико? – переключился он на Энн. Та промолчала. Видимо, считая разнос исчерпанным, Лазарев вслед за синтом направился в сторону кормы мимо каких-то палубных надстроек.

Пройдя по еще одному ныряющему под палубу переходу, мы наконец оказались рядом с тандемом. Уже не учебной «виверной», а тяжелым грузопассажирским «кракеном» пятой модели, как сообщила нам АС. Ни на секунду не задерживаясь, цепочка синтов и живых матросов подхватила нас и из рук в руки направила через отдельный погрузочный люк в пассажирский отсек тандема, мимо потока груженых мулов, тележек и моряков, управляющих погрузкой по опущенной аппарели.

Салон тандема был еще теснее, чем во время предыдущего полета – без украшательств в виде активных поверхностей, весь забитый креслами, лишь на подголовниках располагались скромные видеопанели. Мы ожидали еще минут двадцать, пока спейсеры завершали погрузку, сверяли комплектность груза и готовили тандем к запуску, перезаряжая аккумы, заливая сжиженные газы и меняя пенонапряженные баки (к слову сказать, именно для «Семени» была окончательно доведена до ума технология, сделавшая дробнокомпоненты и ПНБ из нестабильной взрывчатки высокоэффективным топливом. И обещавшая окончательно отправить углеводородную энергетику туда же, куда в далеком прошлом сгинула атомная). Затем по бортовой сети прошла команда пристегнуться, снаружи загудели буксиры, перемещая корабль на ВПП.

Отрыв от палубы, набор высоты и разгон прошли довольно буднично. Погода стояла великолепная, даже в видеопанели был виден раскинувшийся под нами простор. Кто-то всматривался в него, словно прощаясь с Землей, кто-то даже дремал в креслах.

Небо потемнело. Началась стандартная акробатика – секундная невесомость, когда тандем расстыковался и орбитальный челнок пошел вниз, затем включение ракетного двигателя и перегрузка. На сей раз она была не настолько жесткой, видимо, при первом полете спейсеры и правда гоняли нас по полной.

– Пять минут до контакта с НОРМ. Выполняется ориентация корабля, – сообщила АС почти сразу после расстыковки. Небо закружилось вокруг. Двигатели отключились, наши тела вновь утратили вес.

Я покосился на видеопанель. Безрезультатно – разгонник нагонял нас с кормы, а «кракен» не имел интерфейса управления обзором панелей. Тогда я просто расслабился, откинулся на кресло и принялся следить за таймером.

Если я хоть что-то понимал в орбитальной механике, рывок при подхвате должен быть самым сильным за все время путешествия. Ланцея вложила ладонь в мою руку, я бережно пожал ее.

Минута. Тридцать секунд. Десять, девять, восемь, семь… три, две, одна…

– Ауфф! – вырвалось у меня, когда невидимый пинок обрушился на «кракен». И на мою спину. Воздух выбило из легких, а перед глазами замелькали черные точки. Ребра жалобно затрещали. Меня вдавило в кресло и безжалостно распластало по его спинке.

На центрифуге нас подвергали перегрузкам, но эта явно была посильней. Ланцея и Крапивник тоже ахнули от неожиданности, кто-то выругался, кто-то застонал.

Однако перегрузка снизилась до неощутимой почти сразу. Разрешения отстегнуть ремни, тем не менее, пилот не дал – да мы и не рвались особо. НОРМ располагался двигателем соосно челноку, и вектор тяги проходил соответственно параллельно полу. Какой бы малой ни была тяжесть – не с нашим опытом было карабкаться по проложенным вдоль пола ступеням.