Я тоже молчал, не зная, с чего начать.

— Тот, кто мне позвонил, заявил, что произошло убийство, — проговорил наконец вполне дружелюбно высокий человек. — Судя по всему, это правда.

— Кто вы? — глухо спросил Барон.

— Моя фамилия Хардинг. Лейтенант Хардинг из полиции.

— А я Фрэнк Синатра, — насмешливо бросил Луи.

Хардинг сунул руку в карман, достал полицейский значок и молча показал его Барону.

— А вы не хотите представиться? — осведомился он все так же дружелюбно.

— О’кей! Я — Луи Барон из Невады. Приехал в город час назад. Это — Бойд, он работает на киностудию, которая поручила ему доставить на съемки Глорию Ван Равен.

— С этим мы еще разберемся. А это кто? — Лейтенант пальцем показал на трубача.

— Мускат Муллинс, — вступил в разговор я. — Трубач.

— У тебя не найдется чего-нибудь выпить? — с надеждой спросил Мускат Хардинга.

— Убитая женщина — певица ночного клуба Элен Фицрой, — добавил я.

— Как это случилось? — спросил лейтенант.

Он взглянул на Барона, но тот только пожал плечами.

— Может быть, вам следует спросить об этом трубача? — буркнул Луи. — Мы с Бойдом появились здесь три минуты назад и нашли ее уже мертвой, а музыканта в стельку пьяным.

— Я пытался привести его в чувство, — признался я полицейскому, — но тщетно. Возможно, холодный душ пойдет ему на пользу. По-моему, лейтенант, он слишком поздно появился на свет — в тридцатые годы он был бы как раз на месте.

— Очень остроумно, — холодно заметил Хардинг.

Он опустился на колени, заглянул Мускату в лицо, потом рукой оттянул ему веко.

— Это не алкоголь, — констатировал он. — Парень накачан наркотиками. — Лейтенант поднялся и посмотрел на меня. — Может, вы и правы, Бойд, насчет холодного душа. И кому принадлежит яхта?

— Эдварду Вулриху Второму, — ответил я.

— И где он сейчас?

— Я сам бы хотел это знать, лейтенант, — честно ответил я. — И мистер Барон много дал бы за это. Мы мечтаем его убить — все равно как, в одиночку или сообща.

— Есть кто-нибудь еще на борту?

— Не знаю, — ответил я. — Точнее говоря, мы никого не видели. Барон может подтвердить.

— Разумеется, — пробормотал тот нетерпеливо. — Траурную процессию составляем Бойд, я и этот трубач.

Но тут на палубе послышался стук каблучков. Хардинг молниеносно подскочил к двери и, встав за ней, распахнул ее, так чтобы его не было видно.

Эйприл Мауэр вошла в рубку и остановилась как вкопанная, увидев лежащую на полу Элен. Краска постепенно исчезла с ее лица, и она, шатаясь, прислонилась к двери. Хардинг протянул руку и успел подхватить Эйприл до того, как она начала падать.

— Не бойтесь, мисс, — сказал он. — Я — полицейский.

— Она умерла? — спросила Эйприл.

— Да. Кто-то ее застрелил, и я стараюсь выяснить детали. Кто вы?

— Секретарь мисс Ван Равен, — механически ответила Эйприл. — Эйприл Мауэр.

— Ван Равен? — переспросил лейтенант. — Глория Ван Равен?

— Совершенно верно, лейтенант, — ответил вместо нее я с грустным видом. — В следующий вторник она должна быть на киностудии, где начнутся съемки нового фильма. Я думал…

— Вы собирались вытащить ее отсюда, да? — закончил лейтенант мою мысль. — Очень вам сочувствую, Бойд, впрочем, и Глории Ван Равен тоже. Жаль, что такая мелочь, как убийство, нарушает ваши планы.

— Дело не только… — Дальше я сказать не успел, так как кто-то стал подниматься по трапу. Хардинг опять занял место за дверью, а когда она открылась, перед нами предстала Глория Ван Равен в сопровождении Вулриха и Грэга Бейли.

— Послушайте, Эд, — продолжал говорить Бейли своим бархатным голосом, — нет никакого смысла прятаться от кредиторов, надо просто смириться с их дурной привычкой требовать назад свои деньги…

Я так и не услышал до конца этой оригинальной теории, так как Глория, увидев труп, громко вскрикнула и умело упала в обморок, прямо на руки Хардинга. Пока лейтенант мягко опускал Глорию на пол, Вулрих бросился к убитой.

— Элен! — вскрикнул он срывающимся голосом. — Моя крошка, Элен!

Услышав это, Глория быстро открыла глаза.

— Моя крошка? — повторила она дрожащим голосом. — Что это значит, черт возьми? Последние четыре дня ты, не переставая, твердил, что я — единственная женщина в твоей жизни!

Казалось, Вулрих ничего не слышал. Он весь ушел в свое горе. Я взглянул на Бейли, но тот равнодушно окинул взглядом убитую, а потом уставился на Хардинга, словно ожидая от него объяснений.

— Я хочу выпить, — раздался голос Муската. — Что это за отель, в котором не дают выпить?

Хардинг вспомнил, что он полицейский, и прохрипел:

— О’кей! Теперь все в сборе или в машинном отделении спрятался еще целый кордебалет?

— Теперь — все, лейтенант, — успокоил я его.

— Тогда я наконец могу приступить к своим обязанностям, — заявил он. — Все остаются на местах. Через пять минут я вернусь.

Никто не произнес ни слова. Вулрих по-прежнему склонялся над мертвой Элен, и по его лицу текли слезы. Глория перестала притворяться, что ей плохо, так как на это никто не реагировал, и с ненавистью смотрела на него. Эйприл стояла не шевелясь, и в ее лице не было ни кровинки. Лица Бейли и Луи Барона приняли бесстрастные выражения, как у индейцев, которые опоздали к распределению жен и теперь вынуждены ждать следующего раза. Мускат все еще сидел на полу с трубой на коленях.

Я закурил сигарету и старался не думать о тех осложнениях, которые могут возникнуть, если Глория окажется замешанной в убийстве. Внезапно она схватила Вулриха за плечо и стала трясти его.

— Послушай, ты! — кричала она. — Ты что, забыл, как клялся мне в любви всю последнюю неделю!

Вулрих сбросил ее руку, посмотрел на нее таким взглядом, словно видел ее в первый раз, и снова нагнулся над Элен Фицрой.

— Она была моей женой, — просто сказал он.

Следующее утро было солнечным, голубая вода гавани манила к себе. Но мне не удалось насладиться красотами Байя-Мар: я парился в телефонной будке и разговаривал с Гугенхеймером.

— Во вторник! — прорычал он.

— Вы с ума сошли, — ответил я. — Это невозможно. Хардинг запретил нам покидать территорию гавани, пока он не найдет убийцу.

— Я ничего не буду иметь против, если он справится с этим до вечера понедельника, — ледяным тоном сказал продюсер.

— Невозможно, — твердил я.

Последовала долгая пауза, и Гугенхеймер заговорил снова, его голос звучал даже ласково — таким тоном Джек Потрошитель, наверное, разговаривал со своими жертвами.