…Запоры на холодильной камере я открыл без ключа, благо оба были электронно-цифровыми. Прожорливые бабуиновцы сюда не добрались. Прихватил малую толику от хранившихся запасов, поднялся наверх, разогрел в микроволновке – желудок, истекающий соком, едва дождался окончания этой процедуры.

У-уф! Хорошо…

Можно перейти ко второму пункту: поискать, не оставил ли какого-то послания заскочивший сюда Панов-ставший. Легко такое планировать, а вот исполнить…

На первый взгляд ничего в глаза не бросалось: ни записки на столе, ни надписи губной помадой на зеркале…

На второй взгляд, более внимательный, – тоже ничего.

Слоняясь из помещения в помещение, я глазел по сторонам, сам толком не понимая, что ищу… Надеялся, что взгляд зацепится за какую-то неправильность, за что-то необычное… Но он не цеплялся и не цеплялся.

Забрел в оранжерею. Дом у нас двухэтажный, и зимний сад – на все два этажа, вытянутое вверх помещение, уходящее под крышу, с повышенной освещенностью (сплошь окна-стеклопакеты), с большим объемом воздуха, хотя по площади не очень большое, восемнадцать квадратных метров.

Здесь все цвело и пахло. Системы жизнеобеспечения растений, избавившись от атак близняшек, работали как часы. Увлажнители увлажняли, ультрафиолетовые облучатели – облучали, термостат поддерживал нужную температуру, и даже кондиционер, имевший обыкновение ломаться сам по себе, не сломался и трудолюбиво гудел.

Стеклопакет, который я сгоряча разнес кулаком, был заменен на новый. За этим, полагаю, Натали проследила бы даже под ядерной бомбежкой…

В оранжерее я завис… Застыл, задумался, оцепенел.

Именно здесь бывший друг наставил мне рога… Именно здесь стоило задуматься над простым вопросом: а что дальше?

Что будет дальше с бывшим другом, понятно. Мозги его соскребут со стены, запихают обратно в голову… Или не запихают, отправят прямиком в помойное ведро… Не важно, бывший друг получил все, что причиталось. Вопрос с ним закрыт.

А вот вопрос с Натали…

Тут возможны варианты. Конечно, начудила она немало… Ну, так и я не ангел с белыми крыльями, признаем честно. Как увидел, чем они тут с Эйнштейном занимаются, – конкретно пошел вразнос. Свалился в штопор, как выразился мой отец.

Да что там говорить – суток не прошло, как последний раз изменил Натали… И еще бы изменил, и к бабке не ходи… Да не сложилось, любовницу убили.

Короче, можно считать, что мы в расчете. И можно как-то попытаться склеить разбитую чашку…

Но лишь при выполнении двух непременных условий.

Во-первых, никаких принудительных операций над дочерьми. Подрастут, поумнеют – пусть сами принимают решение, как и кем им лучше жить. А до тех пор пусть лучше Натали себе операцию сделает, раз уж деньги внесены, и избавится от привычки и возможности залезать в чужие мозги!

А во-вторых… никаких оранжерей в нашем доме! У меня аллергия на это дерьмо! Уже в носу начинает свербеть… И воспоминания нехорошие будут каждый раз просыпаться при виде цветущих зеленых джунглей.

Взгляд упал на большой секатор… Я нехорошо улыбнулся, подхватил инструмент, несколько раз пробно щелкнул. Если бы у громоздящегося вокруг силоса имелись хоть рудиментарные мозги – эти мозги бы сейчас наполнились безумным ужасом.

Я подошел к первой жертве, попытался вспомнить ее название… Не вспомнил. Какая разница… На могилке все равно не будет креста с именем и двумя датами.

Щелк! Я мог сразу резануть под корень, но иногда бываю жутко мстительным. Безвинное растение отвечало сейчас за все… За каждый не выпитый мною здесь бокал виски. За каждую не выкуренную сигариллу. За каждую, мать ее, съеденную мной таблетку тавегила. И за каждую фрикцию гниды Эйнштейна.

Щелк! Щелк! Щелк! С каждым щелчком лезвий обреченный стебель становился на двадцать-тридцать сантиметров короче. Остальные, если бы могли орать от страха, сейчас орали бы. Потому что я только входил во вкус…

Зеленая расчлененка под ногами сочилась зеленой кровью. Я ухмыльнулся – так, наверное, Джек-Потрошитель ухмылялся очередной шлюхе, встреченной в густом лондонском тумане.

И началась расправа! Секатор щелкал длинными пулеметными очередями, зеленая кровь лилась ручьями, куски расчлененных любимцев Натали хрустели под ногами… Здесь никогда не будет оранжереи! Питер Пэн сказал!

Не знаю, сколько это длилось… Постепенно жертвы закончились, да и запал несколько иссяк. Уцелела лишь пара длинных лианоподобных растений, предусмотрительно забившихся на верхотуру, да растущий на альпийской горке физалис-М3, сиречь кальвария, – представитель дико модных ныне цветов-мутантов: «горка» находилась у меня за спиной, и оттого кальвария уцелела…

Порыв угас. Кромсать растения больше не хотелось, лианы и кальвария родились под счастливой звездой. Я отшвырнул секатор.

Зато как же тут стало светло, просторно, красиво… Словно огромный аквариум, прилепленный к стене дома. Молодец, Питер Пэн, давно надо было это сделать…

Буквально через пару секунд я горько пожалел, что поддался разрушительному порыву и истребил безвинные растения.

Потому что у дома завизжали тормоза, и приехавшие на машинах люди, не медля, начали палить по мне прямо сквозь стеклопакеты. В опустевшей и ярко освещенной оранжерее я торчал перед ними, как одинокая рыбка в огромном аквариуме.

* * *

К четвертой минуте сражения диспозиция сложилась такая: я контролировал второй этаж, оранжерея и первый этаж остались за противником, а что происходило на цокольном, я понятия не имел.

И все бы ничего, лестницу, ведущую наверх, я держал под прицелом – не подставившись под выстрел, по ней не подняться… Одна беда: этот самый выстрел станет предпоследним. А следующий – последним.

Проще говоря, в «макар макарыче» осталось всего два патрона.

В «Глоке» – после разборок со Стрякиным, Эйнштейном и навязчивым кобелем – патронов аж целых пять, да вот беда: «Глок» остался в моей разноцветной «одноразке» и с тем же успехом мог бы лежать на обратной стороне Луны, все равно не добраться.

И рассчитывать я мог лишь на ПММ и два выстрела из него… Зря, очень зря покойный Олег Стрякин и его напарник не таскали с собой запасных магазинов.

…Когда началась пальба, я тут же отпрыгнул за альпийскую горку и первым делом погасил в оранжерее свет. Не выключателем, разумеется, – сверху посыпались осколки горячего стекла.

Мало что изменилось… Снаружи светили две пары фар, подсвечивая оранжерею и мое укрытие. Разбираться с электрикой машин было некогда – нападавшие уже подбегали, прикрывая друг друга огнем, не давая мне высунуться. Да и смысла не было гасить фары: если у этих ребят есть ночная оптика, только себе наврежу, останусь слепым против зрячих… Лампы-то в оранжерее я прикончил рефлекторно, не подумав об этом нюансе.

Остудив тремя выстрелами пыл подбегавших (никого, по-моему, не зацепив), я ужом выскользнул в дверь, ведущую внутрь, в дом, благо находилась та рядом с горкой.