их фамилия была. Ложкарева после похорон Варьки как в запой ушла, так назад и не вернулась. Уже тут в Красногорке с каким-то мужиком спуталась, да и сгинула. А дочку ее в детский дом определили.

– Вы про Варвару рассказывали.

– А что Варвара… ни за что ни про что пострадала. Глядишь, жила бы где-нибудь в другой комнате, так и цела бы осталась.

– Это почему же?

– Комната эта, где она жила с девочкой своей, считалась у нас в квартире нехорошей.

– Вся ваша квартира считалась нехорошей.

– Вот из-за этой самой комнаты и считалась! – с жаром откликнулся дядя Коля. – Все, кто сводил счеты с жизнью в нашей квартире, а таковых было немало, все они погибали в той комнате! Когда мы Варьке об этом рассказали, она еще над нами смеялась. Даром, что ее собственный дядька в этой комнате помер. Правда, он от белой горячки загнулся, но все равно там! Варька от наших слов отмахивалась, мол, она не пьет и в петлю лезть не собирается. А оно вон как для нее обернулось.

– На плане вашей квартиры показать сможете?

– Да, запросто!

И дядя Коля, даже особенно не задумываясь, ткнул пальцем в одну из комнат.

– Эта!

– Точно?

– Без всякого сомнения! Я в той квартире с самого детства прожил. Тридцать лет без одной недели! Это та самая комната, в которой Варвара и простилась с жизнью.

Слава поежился. Да и у Фимы мурашки пробежали по спине. Указанная дядей Колей комната была тем самым помещением, которое в «Квестляндии» выделили под установку гильотины. Именно там произошли три несчастных случая, в результате которых появились отдельно три мертвых туловища и три отделенных от них головы.

В обратный путь пустились в молчании. Уже не грел ни съеденный на пасеке мед, ни выпитый там же чай. От услышанного рассказа дяди Коли у друзей кровь стыла в жилах.

– Что же это получается? Нечистая сила снова разгулялась? Столько лет призраки погибших вели себя примерно, никого не трогали, а теперь вдруг принялись головы людям рубить?

Но Слава считал, что делать выводы пока что рано. У них впереди был еще разговор со следователем, к которому они и поехали.

Ехать пришлось долго, уже смеркалось, и Фима заскучала. Сунулась в смартфон, но Слава мигом пресек это дело, прочитав коротенькую, всего-то минут на десять, лекцию о вреде такого отдыха для глаз.

Слушая его занудный самодовольный голос, Фима чувствовала, что сильно погорячилась, приняв от этого человека приглашение прокатиться с ним. Да и букет вчера тоже не надо было брать. Слава уже раз пять сокрушенно вздохнул, что некому присмотреть за цветочками, теперь они точно завянут. И Фима даже не сомневалась, что вечером он обязательно перезвонит ей, чтобы спросить, как там поживает его подарок и жив ли он еще.

Вот Константин, тот был совсем другой. За целый день он ни разу не позвонил Фиме и никак не напомнил о себе. И его, похоже, совершенно не интересовала ни судьба пирожных, купленных им для Фимы, ни сама Фима. Что касается Арона Наумовича, то он прислал Фиме музыкальную открытку и спросил о ее планах на вечер. Учитывая, что Фима их еще и сама не знала, она своему поклоннику ничего не ответила.

Следователь встретил их во дворе своего дома. Домик у него был небольшой, но добротный. Он оказался полностью оборудованным для круглогодичного проживания. Кроме того, в поселке было два магазина и аптека. В магазине имелся банкомат и терминал для оплаты счетов. Одним словом, живи хоть всю жизнь, и никуда в город ехать не надо.

– Это тебе не Красногорка, – заметил Слава, одобрительно оглядываясь по сторонам. – Так бы и я на пенсии пожил.

И посмотрел на Фиму вопросительно, мол, а ты что скажешь? Хотела бы ты жить со мной на пенсии в таком вот месте? Но Фима уже сильно сомневалась, что проживет со Славой хотя бы год, не говоря уже о всей своей жизни. Поэтому она притворилась, что намеков Славы не понимает.

Сам следователь оказался упитанным, но подвижным дядечкой. Выглядел он моложе своих шестидесяти пяти лет и уверял, что всему причина – это свежий воздух.

– Егор Иванович, – представился он своим гостям, по очереди сунув каждому крепкую мозолистую ладонь. – Ну, пройдемте в дом. Ужин давно готов.

Егор Иванович жил на даче вместе с супругой, которая оказалась ему под стать. Супруги даже не стали слушать возражений своих гостей и сразу усадили их за стол.

– Вон вы оба уже синие и светитесь от голода. Водителя тоже зовите к столу, разве он не человек?

Ужин был самым простым, но сытным. Щи со свежей капустой, тушеное мясо с картошкой и разнообразные домашние закуски, которые очень украсили трапезу. Фима презентовала хлебосольной чете баночку меда с пасеки дяди Коли. И без особого удивления заметила, что свою баночку Слава оставил при себе и даже сумку задвинул поглубже под стол, чтобы никому не пришло в голову, что его мед тоже может стать чьим-то подарком. Похоже, те несчастные три веточки фрезии, о которых он столько говорил, были вершиной его щедрости. И он сам до сих пор не мог прийти в себя от собственного мотовства.

Когда они утолили голод, Егор Иванович приступил к сути дела.

– Ну, что же вам рассказать… – начал он. – Случай тот я прекрасно помню. Такое зверство не каждый день случается. Да еще это было одно из моих первых самостоятельных дел, так что, сами понимаете, насколько хорошо я помню каждую деталь. Когда мы вошли в комнату потерпевшей, то я чуть в обморок не упал. Представьте себе картину, в детской кроватке рыдает маленький ребенок, а на полу лежит отрубленная мертвая голова ее матери. Б-р-р! У меня до сих пор мороз по коже, как вспомню! А что должен был пережить несчастный ребенок, даже думать боюсь! К счастью, у малышки нашлись какие-то близкие родственники, которые тут же забрали ребенка к себе.

– Вы сказали, ее матери? Значит, это была девочка?

– Ну да, девочка, малышка. Не помню имени девочки, да это и не важно. Ребенку было от силы годика полтора, если не меньше. А вот ее мать звали Варварой. Глушакова Варвара Игоревна, таким было ее полное имя.

– И как быстро вы смогли вычислить убийцу?

– Понимаете, подозрения на этого сумасшедшего мальчика пали в первую очередь. Он уже прославился аналогичными выходками, но что-то заставляло меня думать о том, что все не так однозначно.

– Почему?

– Дело в том, что этот психически больной Грегор был весьма