Ему казалось, что машинка не хотела их отпускать.

– Два очень крепких кофе, – сказал он бармену, – и позвонить.

– Пятнадцать рублей, – процедил бармен.

Адам несколько секунд смотрел ему в переносицу, потом медленно достал горсть мелочи и высыпал не глядя на стойку.

– А я что? – испугался вдруг бармен. – Хозяин требует. Я-то… мне все равно бы…

Нелегальное подключение. Как и в большинстве подобных кафешек, погребков и магазинчиков. Без связи им хана, а дождаться законного номера нет никакой возможности.

Пока Адам пропадал во внутренностях заведения, Вита устроилась в дальнем углу и, в ожидании кофе, достала ручку и блокнот. С последней заполненной страницы на неё смотрел Котенок. Вита обвела его квадратиком и в задумчивости пририсовала по краям перфорацию. Получился кадр. Рядом изогнулся вопросительный знак.

2003. Много-много летающих тарелок и марцальские крылатые кораблики. Пришлось перевернуть лист.

Итак, ещё раз. 2003. Санька. Зачеркиваем. Марцалы – гордый абрис, берет, указующий перст – «Ты записался в Оборонительный Флот?» Длинный прочерк и в конце его – 2014. Здесь придется рисовать много всего, поэтому подумаем сначала, что же мы не заметили в промежутке.

Много-много летающих тарелок. Зато на крылатых корабликах летают теперь не столько любители беретов, сколько наши девчонки и мальчишки. Не просто летают – спят и видят, как бы полететь. Цель жизни – сгореть на орбите.

Ставим закорючку…

Как-то уж слишком очевидной кажется последовательность: марцалы появились в нашем небе в момент вторжения имперцев – для того, чтобы помочь нам это вторжение отразить. Но ведь если «отключить звук», если судить только по голым схемам… тогда получается так: в небе над Землей столкнулись А и Б, после чего А оттеснили Б – и остались на Земле…

Можно ли сказать, что марцалы захватили Землю? Опять же – при «отключенном звуке»…

Никто из землян – за исключением какого-то ничтожного процента всегда всем недовольных – не рассматривает наличие на планете марцалов как оккупацию. Но никакой оккупант не сумел бы так изменить весь уклад жизни…

Это действительно непостижимо. И в то же время… в то же время…

Боже, как тяжело думать об этом! Тяжело чисто физически. Будто идешь по пояс в снегу…

Все. Голова горячая и каменная. Не могу больше.

Вита спрятала блокнот.

Вернулся Адам.

– Скоро за нами приедут. Я сказал, что сломалась машина.

– Концепт??? Сейчас сюда рванет весь техотдел.

– Какой техотдел?

– Ты куда звонил?

– На базу.

– Ну?

– На базу ВВС. То есть этих. КФ. Куда мы и ехали.

– Тьфу! А я думала – на базу.

– Ах, на ба-азу! Не-е, не на базу. Что нам там делать, на этой базе. Что мы, базы не видели?

– И вообще – у нас выходной, – подхватила Вита. – Так что – без базы.

– Без ба… Так, стоп. Где наш кофе? В конце концов, мы заказывали «эспрессо»!

– Вы заказывали «покрепче», – пробухтел из-за стойки бармен.

– И как успехи?

– Градусов сорок уже есть. Собирался довести до шестидесяти. Но если вы торопитесь…

– Адам, извинись перед человеком.

Адам щелкнул каблуками и сдержанно кивнул.

Бармен удовлетворенно засопел.

– Знаете что, – распорядилась Вита, – до шестидесяти доведем следующую, эту давайте сюда. И сахару побольше!

Маша нашла то, что искала, когда солнце уже основательно склонилось к закату. Огромная сосна, растущая посреди круглой полумертвой поляны, засыпанной толстым многолетним слоем шишек. Маша пошарила в инструментальном ящике глайдера, нашла универсальный ключ, взвесила в руке – увесистый, подойдет. Нужно было сковырять, срубить, стесать кору до луба в двух местах – так, чтобы приложить ладони к голому дереву. На это ушло с полчаса. Потом она отдохнула. Заставила себя отдохнуть. Потом встала и обняла сосну…

Наверное, если бы она взялась за клеммы под током, такого бы не произошло: все мышцы напряглись судорожно, отчаянно, до хруста, до разрыва, до дикой боли – она исторгала из себя что-то, совершенно не воспроизводимое словами, не только боль и отчаяние сегодняшнего дня, не только подготовленный загодя и уже устаревший доклад о положении в регионе, не только просьбу об эвакуации – но еще, наверное, и обрывки того, что вылетело из умирающей Марьяны, и то, что успели и сумели передать попавшие в засаду в её доме…

И то, что хотел, но не смог передать Вик. Все это вылетело из неё раз, и другой, и третий – тело содрогалось, как от мучительной рвоты, когда желудок уже пуст, а позывы не прекращаются. Потом на какое-то время наступило облегчение – Маша чувствовала себя пустым мешочком, гвоздями прибитым к дереву, – и наконец навалился страшный холод. Словно все вокруг внезапно перестало притворяться явью, а стало тем, чем было всегда: бумажной декорацией посреди ледяной пустыни… черная невидимая поземка хлестала по ногам, и ветер, ветер, убийственный пронзительный ветер, тоже черный и почему-то пустой внутри…

Потом и это прекратилось, и тело не ощутило падения, Маша лишь глазами увидела и остатками сознания отметила, что лежит на спине, лицом вверх, а ветви дерева сухо и неподвижно перечеркивают пятнистое небо над нею.

И ещё чувствовалась гнетущая тяжесть в темени и затылке. Она получила послание, но пройдет час или два, прежде чем оно откроется ей – и она сумеет осознать его содержание. Час, или два, или три. Или вся ночь.

Если удастся выжить…

Геловани звали величественно: Данте Автандилович. Был он при этом вида совсем не поэтического и не рыцарского: красная морда с крошечными, навсегда прищуренными глазками без ресниц (ожог третьей степени, десяток пластических операций…) – и вывихнутая походка, последствие неудачного катапультирования. Тогда ещё в подмогу марцалам пытались биться с имперцами на простых атмосферных самолетах, «сушках» и «мигах», и Геловани был пилотом-истребителем авиации Северного флота…

– Ах, ребята, ребята… – Он сокрушенно качал головой и колотил ладонью по углу стола. – Ну как это можно, Адам, как мы дошли до жизни такой, что вот – здоровые мужики, а сидим за спинами ребятишек? На убой их посылаем… Девочек, а?.. Нельзя так, полковник, нельзя…

– Нельзя, – сказал Адам.

– А что делать?

– Думать, братец Дант. Думать. Что-нибудь и придумается.

– У меня уже вон какая плешь. Думаешь, от чего это? Думаю. Все думаю. Когтями скребу… Поверите, барышня, – он повернулся к Вите, – иногда кажется: ну вот, ещё чуть-чуть… И – ни копейки. Рассыпается. Дурак дураком. Так обидно…