У меня не было сил спорить с ней. И я даже не был уверен, что хочу.

День шестьдесят второй (2)

Я не собирался писать о происшествии, которое случилось сразу после моего ухода из ресторана, потому что трудно описать его и не выглядеть эгоистом. Но упомянуть о нем необходимо: после спора за ужином, по-моему, важно точно передать, какая атмосфера царила в отеле. Настроение участников вылазки за продуктами по-прежнему оставалось напряженным и подавленным, а мое доверие к группе подорвала кража чемоданов. Теперь каждый является потенциальным убийцей.

Также я пришел к выводу, что у неамериканцев копится негодование. Они обвиняют нас – Томи и меня – в конце света: одна голосовала за наступление конца света, а другой сделал недостаточно для его предотвращения.

Да, возможно, я сделал недостаточно. Вообще-то, здесь даже без «возможно». Мы все сделали недостаточно для того, чтобы конец света не наступил.

Ван Шайк вышел из ресторана сразу за мной.

У меня болел зуб, и нос тоже. Общаться ни с кем не хотелось, поэтому, когда он окликнул меня: «Эй!», я тут же непроизвольно отозвался: «Ну, что еще надо?» И мой ответ прозвучал несколько резко.

Догнав меня на лестнице, он уже выглядел так, будто хотел подраться. Нетрудно понять почему. Некоторые люди реагируют на кризис, погружаясь в себя. Другие, наоборот, выходят из себя. Честно говоря, гендерный раздел между этими реакциями очевиден. С самого первого дня Ван Шайк находился в состоянии то ли борьбы, то ли бегства, как и Петер, но у того переживание кризиса проявлялось в меньшей степени, хотя где-то в глубине всегда громыхала агрессия. Никто из нас не в состоянии бороться с концом света, поэтому Ван Шайк решил бороться со всеми и со всем, таким образом сохраняя иллюзию контроля и власти.

Это изнуряло.

Он не очень хорошо воспринял мой ответ.

– Считаешь себя лучше нас, да?

– Нет, Николас, я так не считаю. – Выйдя на свой этаж, я направился к себе, и он последовал за мной.

– Думаешь, никто не видит, как ты себя ведешь?

Я повернулся, не позволяя ему подойти к моей двери, и посмотрел на него в упор:

– Как? Ну, как я себя веду?

– Держись подальше от Лорен и Лекс, Софии – от всех них.

Я нахмурился:

– Извини, не понял?

– Извиняю. – Он сделал шаг в мою сторону. – Мы тебя насквозь видим. Не лезь к ним.

– Николас, послушай, я не понимаю, что, по-твоему, я…

– Хорош мое имя повторять, словно я ребенок. – Он выпятил подбородок. – Ты с Таней, потом трахаешь ту девчонку Томи. А теперь подкатываешь к остальным, будто ты единственный мужик в отеле!

До меня наконец дошло, к чему он клонит, и я рассмеялся, хотя, наверное, зря так сделал. Возможно, из-за голландского акцента, но мне и в голову не пришло отнестись к его словам всерьез, как к реальной угрозе.

– Ты серьезно?

– А теперь ты еще и смеешься надо мной? – И он с силой толкнул меня в грудь.

– Да что ты разошелся?

– Мы последние люди, так, по-твоему, можно забрать всех женщин себе.

– Забрать женщин себе? Ты спятил?

Мне не следовало разговаривать с ним в таком несерьезном тоне. Но мысль, что его расстраивает мой потенциальный гарем, была слишком забавной, чтобы я отнесся к ней серьезно. На мгновение я даже забыл про зубную боль.

Он упер руки в бока:

– Как считаешь, что следует из того, что мы последние люди?

– Кто ж знает.

– А что будет, когда нам придется заводить детей, а?

Я вдруг понял всю серьезность его слов и сделал шаг назад:

– Ты действительно так думаешь? Что нам придется заново заселять планету и я представляю для тебя реальную угрозу?

– Нам всем это нужно, – сказал он как само собой разумеющееся. – А ты ясно даешь понять, что любая женщина может запросто прийти к тебе.

– Мне такое даже в голову не приходило.

– Врешь! Я наблюдаю за тобой и хочу, чтобы ты знал. Я за тобой наблюдаю.

– Николас, вот честно, мне наплевать, что ты делаешь.

Он схватил меня за рубашку и ударил кулаком в лицо.

Мой нос хотя и не был сломан, но все еще довольно ощутимо болел, поэтому его относительно слабый удар заставил меня почувствовать головокружение. Защищаясь, я поднял кулаки, но голландец вместо следующего удара швырнул меня об стену. Споткнувшись, я попятился к лестнице и сразу понял свою ошибку. Он мог сбросить меня с лестницы и заявить, будто произошел несчастный случай.

Он тащил меня за ворот, а я вцепился в его рубашку, и внезапно между нами завязалась настоящая драка. Мы зигзагами пересекли лестничную площадку – я отчаянно пытался увести нас от лестницы, – пока я не споткнулся об него, и мы оба упали на пол. Я оказался сверху, и мне не хотелось его бить.

– Лежать! – крикнул я.

– Эй! Эй, парни, какого…

Увидев, что наверх идут Арран и Натан, я облегченно выдохнул.

Я встал и отряхнулся, затем ощупал лицо. К счастью, кровотечения не было.

Ван Шайк сделал то же самое.

– Похоже, мы не вовремя, – пошутил Натан, чтобы снять напряжение.

– Просто недоразумение, – ответил я, одарив голландца свирепым взглядом.

Он что-то проворчал и, как ни в чем не бывало, пошел на свой этаж.

Натан вопросительно посмотрел на меня, и я помотал головой:

– Даже не спрашивай.

– Да ясен пень, мудак этот Николас, – сказал Арран. – Горбатого только могила исправит.

– Знаешь, я тоже считаю, что он просто… мудак, как ты говоришь, но у него есть несколько безумных идей. – Я снова потрогал нос. – Может, стоит сказать Дилану, чтоб присмотрел за ним.

– Приятель, Дилан даже на охоту его не взял. – Арран вскинул брови. – Он знает.

– И что этот придурок говорил? – поинтересовался Натан, когда они поднялись на лестничную площадку.

– Да полный бред.

– Ну, хватит тебе, давай делись. – Натан толкнул дверь в мою комнату. – У меня есть обезболивающее. Хочешь, я…

– Не, все нормально, он несильно ударил меня.

Они прошли за мной в комнату. Я сел на кровать рядом с Натаном, а Арран устроился, скрестив ноги, на полу. Мне не нравилось, что Натан курит у меня в комнате, но я промолчал. Арран налил в стакан воду и протянул его мне. Прижимая стакан к лицу, я тихо радовался, что теперь вода всегда ледяная.

– Кто начал-то? – спросил Натан. – Догадываюсь, не ты, но, как говорят, в тихом омуте…

– Да этот придурок вбил себе в голову, что нам придется заново заселять планету, а я сплю со слишком многими женщинами, что само по себе абсурдно, поскольку я сплю только с одной.