Остальные детали внешности как-то ускользнули от Вероникиного внимания.

Вообще с его приходом в классе как бы изменилась плотность воздуха и в пространстве образовались некие колебания, отчего фигура его виделась то далекой, как из последнего ряда партера, то прямо-таки угрожающе вырастала совсем рядом. То же самое творилось и со звуками: слова, произносимые им, парили как-то по отдельности, с трудом связываясь во фразы и предложения. Впоследствии она не могла вразумительно объяснить Светке, о чем шла речь, хотя явственно слышала названия спектаклей и даже помнила, что несколько раз он повторил: «А в общем-то мы с вами делаем одно дело!» — причем сердце у нее каждый раз уходило в пятки при мысли, что это уже завершающая часть лекции и что вот сейчас, сейчас придется… Но все-таки самый конец она умудрилась прозевать и спохватилась только, когда режиссер попрощался с аудиторией легким поклоном — и мгновенно скользнул в дверь!

И тогда ей пришлось чуть не бегом кинуться к двери — и что только люди подумали? — потом буквально нестись по коридору — поскольку он через три шага был уже за поворотом! — и, наконец-то почти догнав его, обнаружить, что дар речи в очередной раз изменил ей!

Он сразу же совершенно остановился, повернулся к ней и слушал с вежливым вниманием и терпением (которое, впрочем, конечно же, имело пределы!) и почти не выказывая удивления (повидал человек разного люда — и сумасшедших с манией величия, и графоманов тоже!). Наяву, а не во сне настоящий РЕЖИССЕР СЛУШАЛ ЕЕ, а она несла невообразимый бред:

— Извините, я… вот здесь… понимаете, это как бы такое… ну, не то чтобы пьеса, конечно, а… даже не знаю, как… хотя, наверно, не в свои сани… и в смысле сюжета тоже… но если бы хоть посмотреть… может быть, когда-нибудь можно? Хотя у вас, я понимаю, время… извините…

С каждой изрекаемой глупостью она становилась все мельче, все ниже; он же взирал на нее с недосягаемых высот, где обитают небожители. Под конец речи смотреть на него было невозможно — кружилась голова.

И вдруг небожитель явил истинное чудо смекалки и милосердия. Он сказал:

— Пьесу принесли? Ну что ж, давайте! Почитаем… Телефон есть у вас? Ну, тогда пишите мой в театре.

И Вероника, взяв непослушными пальцами протянутую ей ручку, записала на ладони семь цифр — код высшего, недосягаемого мира.

— Извините… а ваше имя-отчество? — умоляюще крикнула она вслед небожителю. И запоздало устыдилась: ведь наверняка в классе его представляли!

— Святослав Владимирович! — Снова обернувшись, на ходу представился он и улыбнулся.

И от этих слов и улыбки сияющие лучи — света ли? славы? — озарили полумрак коридора и устремились далее овладевать остальным миром.

На прощание он кивнул Веронике: в лице его осталось теперь только первое, простодушно-ясное выражение. И белая канцелярская папка с завязочками — а в ней пьеса «Портрет синьоры Вероники» на тридцати семи страницах! — как-то удивительно подходила ему.

Остаток дня в памяти не сохранился.

Как, впрочем, и последующие курсовые посещения.

Помнилось только ощущение внезапной легкости и покоя. Почему-то Веронику совершенно перестало вдруг волновать, что думает о своей учительнице Беспечное семейство, а заодно и завуч, директриса, психолог и весь белый свет.

И хотя по-прежнему остались при своей хозяйке бренное тело весом семьдесят два кило, корявый почерк и голос с признаками дестабилизированного тонзиллита, душа одним рывком перенеслась в Иные Сферы — туда, где отныне решалась ее судьба.

Будничные же заботы проходили по касательной, как отдаленная гроза на горизонте.

В эти дни иногда она вместо маршрутной остановки по привычке направлялась в сторону школы и при виде знакомых стен спохватывалась: где же поурочные планы? И только после этого окончательно приходила в себя и, резво повернувшись, спешила к остановке.

Иногда же обнаруживала себя в неожиданном месте — например, на том самом перекрестке, где строился терем из светлого кирпича. Хрупкая фигурка копошилась на самом верху, там, где полагалось бы уже появиться крыше, но до сих пор виднелись только деревянные балки-перекрытия, что-то вроде скелета. По этим балкам-костям вприсядку передвигался все тот же неведомый строитель, и при виде его у Вероники каждый раз начиналось что-то вроде головокружения.

А иногда она заходила к Светлане.

Светлана была поглощена личными проблемами.

— Нет, ты только подумай! — пылко восклицала она, энергично увлекая Веронику в кухню. — Теперь мы, значит, подли-и-изываемся… Мы ведро-о выносим без напоминаний! Представляешь? Впервые за пятнадцать лет! Спешите видеть!

— Так ты с ним поговорила, значит? Насчет ТОЙ? — понижала голос Вероника. — И он… признался? Что-нибудь объяснил?

— Да никакой ТОЙ и в помине не было! — отмахнулась Светка. — Фотографию попросили передать кому-то, случайно… Ну уродина же. Любовницу надо заводить такую, чтоб не стыдно жене показать! А эта — ну, ты ж сама видела! Скажи: нормальный человек на ТАКУЮ может клюнуть?

Вероника привычно пожала плечами. В который раз жизнь подруги представилась ей полной неожиданностей, недоступных для ее понимания.

— Да ни за что в жизни! — решительно объявила Светлана. — Мой Генка столько водки не выпьет!

— Ох, сурова же ты, подруга! Тебя бы в жюри — на конкурс красоты! Никогда не предлагали?

— А твой, кстати, еще не вернулся? — парировала Светка. — Все огород возделывает? Ну-ну…

И она ехидно хмыкала. А потом возвращалась к прежней теме:

— Но на всякий случай мы теперь примерные такие все из себя мужья и папаши: надо, говорит, Надюху В ГАЛЕРЕЮ СВОДИТЬ! Нет, но ты что-нибудь подобное слы… Верка, ты меня не слушаешь, что ли? Николая вспомнила! Или, может, в своих облаках опять витаешь? В пьесе своей?

Теперь ту часть челки, которая спадала на лицо, она покрасила в сине-фиолетовый цвет и от этого стала похожей на героиню мультфильма про инопланетян.

— Ой, извини! Просто, знаешь, вот отдала этому режиссеру пьесу — и так жутко! Хуже, чем завуч журнал на проверку взяла, — оправдывалась Вероника. — Какую-нибудь фразу как вспомню — мамочки, думаю, неужели своей рукой такую глупость в текст ляпнула! И главное, сделать уже ничего нельзя…

— Расслабься, подруга, — утешала Светлана. — Твой режиссер ее, может, вообще не прочтет. Или глянет так по диагонали… Сейчас пьесы знаешь какие?

— Какие… сейчас? И… ты откуда знаешь? — настораживалась Вероника.

— Н-ну, так… в пределах… тоже почитываем, посматриваем! — напускала туману Светка. — Сейчас, во-первых, модно по принципу ретроспективы: сначала настоящее время, потом лет двадцать назад, потом еще лет десять до того, типа в завязку событий, а уж под конец обратно в наше время… Или разные версии событий, типа рассказы разных персонажей: какого-нибудь маньяка, допустим, потом его жертвы, а в последнем действии от лица детектива. И ввести ненавязчиво так эротический элемент… Ой, ну не смотри на меня такими глазами! Надо же зрителя как-то, я не знаю, интриговать! Зацепить его ты думаешь чем-нибудь или нет? За что он денежки на билет выкладывает?