— Что ты еще придумала?

— Хочу знать, чем занялся Тарас Шульговский послесмерти жены.

— Это я тебе и сам могу сказать — похоронами.

— Плохой повод для шуток, — одернула егоВероника. — Можешь покрутиться среди людей, поспрашивать, а?

— Среди каких людей? — искренне возмутилсяРыськин. — Для того чтобы крутиться среди бизнесменов, я рожей не вышел. Иденег у меня нет на крутеж.

— Потолкайся среди служащих «Супервтора». Придумайчто-нибудь!

— Хочешь, чтобы я оставил тебя без надзора?

— Я буду дома, клянусь.

— Хорошо, я поеду, — проговорил Рыськин, всплеснувруками. — Что остается делать бедному слуге, когда у барыни приступдеспотизма?

— Бедному слуге остается подчиниться. Ось, толькопоезжай прямо сейчас.

Рыськин вздохнул и сказал:

— Ладно, поехал. Туда — не знаю куда. Он еще поворчал вкоридоре, пока завязывал шнурки на ботинках.

— Если хочешь, — крикнула из комнатыВероника, — я подарю тебе одну из своих картин!

— Спасибо, не надо! — быстро ответил Ося и,помолчав, добавил:

— Это слишком щедрый подарок.

Вероника вышла в коридор и увидела, что Рыськин стоит,завороженно уставившись на длинную стену, плотно увешанную обрамленнымихолстами.

— Скажи честно, что ты думаешь, когда смотришь на моиработы? — спросила она.

Ося открыл дверь на лестничную площадку и ответил:

— Что ты долго болела.

Быстро выскочил и захлопнул за собой дверь.

Как только он исчез, с лица Вероники мгновенно сползлооживленное выражение. Она легла на диван и потухшим взглядом уставилась впотолок.

— Вот это я влипла так влипла, — тихо пробормоталаона. Ей не хотелось думать или двигаться, и она не думала и не двигалась до техпор, пока не зазвонил телефон.

— Это я, — сообщила трубка бодрым голосомРыськина. — Узнать удалось очень немного. После смерти жены ТарасШульговский сильно страдает. Его скорбь не демонстративна, но виднаневооруженным глазом. И вот такой еще удивительный факт. Каждую ночь, какстемнеет, Тарас приезжает в редакцию журнала «Женский досуг» и по несколькочасов проводит в свежеотремонтированном кабинете жены. Что он там делает,никому не известно. Женщины считают, что скорбит. А мужчины — что он там прячеткакие-то ценности или важные бумаги.

— Интересно, — пробормотала Вероника. —Бумаги… Может быть, он прячет какие-то бумаги от своего партнера по бизнесу? А?Надо бы посмотреть, Ося, чем он там занимается по ночам!

— Это я, что ли, должен поглядеть?

— Не ты, а я. Вернее, мы. Ты ведь все равно постояннорядом.

— Мне за это заплатили, — проворчалРыськин. — И как ты собираешься попасть в редакцию? Ну, допустим, те типы,которые проверяют документы на этажах, ночью не несут службы. А вот внизу, навходе, круглосуточная охрана, уж поверь моему опыту. Как ты просочишься внутрь?

— Это же элементарно! Мы придем в редакцию вечером, какв прошлый раз, помнишь? И где-нибудь спрячемся. Ты должен быть знаком с этим приемомблагодаря мировому кинематографу.

— А потом придет Тарас, а мы ка-ак выскочим! —дурашливо подхватил Ося.

— Мы не выскочим, а подсмотрим, что он будет делать.Вдруг он оттуда звонит кому-нибудь? Или с кем-то там встречается? Тайно?

Рыськин закатил глаза:

— Женское детективное расследование! Может быть, тыоткроешь собственное частное бюро? Народ к тебе так и повалит. Особенно если тыповесишь в холле парочку своих буратин с отрубленными головами.

— Я никогда не рисовала отрубленные головы! —вознегодовала Вероника.

— Да? А что тогда висит возле зеркала: красное, срастрепанными жилами, торчащими пучком из розовой трубы?

— Эта картина называется «Огненный танец». Надо жетакое придумать — отрубленная голова!

— Тебе надо сходить к психоаналитику.

— Сам туда сходи.

Вероника бросила трубку и пошла обуваться.

— А ты в курсе, во сколько редакция заканчиваетработу? — спросил Рыськин, встретив ее на лестничной площадке. Каждый разон обследовал подъезд, начиная с верхнего этажа.

— В семь. Это официально. Но вполне может случиться,что кто-нибудь застрянет там после того, как все разойдутся. Так что намнеобходимо найти такое убежище, где не было бы тесно.

— А под каким предлогом ты вообще собираешься тампоявиться? — не отставал от нее Ося.

— Скажу.., ну…

— Ну?

— Скажу, что Нелли Шульговская хотела сделать мойснимок для обложки.

— Неудобно как-то пользоваться авторитетом покойной.

— Невинная ложь, — возразила Вероника. — Ивсе для того, чтобы отыскать убийцу той же Нелли Шульговской!

— Ну, допустим. А если они пошлют тебя подальше?

— Я и пойду, — кивнула Вероника. — И найдукакой-нибудь укромный уголок, где можно схорониться.

— В прошлый раз я не видел там никаких укромныхуголков, — заметил Рыськин.

— Значит, в этот раз мы должны под суетиться.

В этот раз у них все получилось настолько удачно, насколькоэто вообще было возможно. Они спрятались в дальнем туалете возле лифта, где ещене закончился ремонт, и благополучно пересидели там всех сотрудников.Последний, кстати, ушел только в начале одиннадцатого.

— Хорошо, что это был не шкаф, — пробормоталРыськин, выходя в коридор и хрустко потягиваясь. — Представляешь, как бымы выглядели после шкафа?

— Иди сюда, — позвала Вероника и распахнула дверьв уже знакомую комнату, где в прошлый раз ютилось большинство сотрудников.Сейчас столы поредели, и вид у редакционного помещения был вполнереспектабельный.

— Помнишь, я сказала тебе, что Нелли Шульговской кто-тоугрожал?

— Ты ничего толком не объяснила.

— А теперь хочу объяснить. Благо у нас полно времени.Представь себе, что это — стол Нелли Шульговской.

Вероника выбрала ближайшее рабочее место с компьютером исимпатичным вертящимся стульчиком. Подошла поближе и положила руку на спинку.

— Ты, Ося, — Нелли Шульговская. Ты сидишь изанимаешься делами. Садись! — предложила она.

Рыськин послушно сел и навесил шалашиком руки надклавиатурой.

— Занимаюсь делами, — повторил он.

— А я — Кира Коровкина. Я только что приехала из Тулы.У меня с собой чемодан на колесиках и сумочка, естественно.