«Приидоша из Риму, з царевною Софиею, дщерию Фомы царя Аммореискаго, со внукою царя Мануила Греческаго, к Москве в провожатых и остались служить великому князю Иоанну Василиевичу греческие дворяне, три брата: Карпубусъ, Аталыкъ, Армаметь, прозваниемъ Кашкины. Аталыкъ и Армамет были бездетны. У Карбуша дети, Федор; а у Федора сын Романъ; у Романа сын Никита Романович был в болярехъ, при царе Иоанне Василиевиче (Грозном. — Т. М.), и был в полковых воеводах; а в болярина Никиты Романовича, сын Иван Никитичь был в спальниках; у Ивана дете Андреи, да Алексеи бездетен; у Андрея сын Борис; у Бориса Иван, у Ивана Кондрать да Федоръ бездетенъ. У Кондрата детей Тихон, у Тихона Василеи. У Василия детей Георгии да Гаврило Кашкины».

Загадочные имена константинопольских греков — Карпубус, Аталык и Армамет — кажется, не встречаются более ни в одном русском источнике. Они представляют собой, по-видимому, исковерканные до неузнаваемости греческие имена. Род Кашкиных не фигурирует даже в разрядных книгах — списках русской аристократии, в которых фиксировались назначения на должности.

По некоторым сведениям, в числе приближенных Софьи, прибывших с ней в 1472 году в Москву, был и некий Афанасий Чичерини. Его фамилия явно восходит к слову cicero — горох. От того же корня происходит и имя Цицерона, или по-итальянски Чичероне. В Новое время слово чичероне стало нарицательным: так называли гидов, показывавших Италию иностранцам, за их многословность. Хорошо ли знал Италию Афанасий, данных нет, но известно, что его правнук был убит в 1552 году при взятии Казани. По преданию, именно от этого Афанасия Чичерини ведет свое начало русский дворянский род Чичериных. Из этого рода происходил знаменитый историк и исследователь права В. Н. Чичерин (1828–1904), один из любимых учеников выдающегося медиевиста и «западника» Т. Н. Грановского. В. И. Чичерин приходился дядей советскому наркому иностранных дел Г. В. Чичерину (1872–1936).

Словом, грекам удалось пустить в России глубокие корни и стать родоначальниками многих аристократических родов. В России потомки Дмитрия Траханиота (у Юрия детей не было) несколько веков занимали видные должности. Основателя рода Ласкиревых (русская ветвь которого ведет свое начало от Федора Ласкариса и его сына Дмитрия, приехавших в Москву из Венгрии в 1496 году) записанная в Москве легенда возводит к одному из главных сподвижников императора Константина. Ралевы претендовали на родственные связи с Палеологами, а Ангеловы, быть может, «выдавали себя за потомков рода, правившего Византией в конце XII — начале XIII века».

Для XV столетия аристократ — это всегда землевладелец. В старинных родословцах есть данные о том, что после того как греки приехали «служить великому князю», они были «пожалованы» им. Речь идет о земельных пожалованиях. По всей видимости, несколько подмосковных сел, носящих имя Ларево, связаны с семьей дипломатов Ралевых («Ларевых»). Вероятно, село Ангелово, расположенное к западу от Москвы, можно связать с семейством греков Ангеловых, представители которого также служили Ивану III и Василию III. Выходец из этого рода Мануил Ангелов участвовал в посольских миссиях в Милан и Венецию, а в 1509 году занимал в Москве один из самых высоких постов — был хранителем печати великого князя.

Некоторые грамоты первой трети XVI века позволяют воочию убедиться, как греки из свиты Софьи и их потомки постепенно встраивались в русский мир. Примечательна грамота, в которой содержатся русские автографы Дмитрия Ласкариса и его сына Михаила. Если почерк приехавшего в Россию юношей Дмитрия напоминает греческий минускул, то Михаил пишет обычным русским полууставом. Более того, если Дмитрий подписывается своим оригинальным греческим именем («Димитрис Ласкарис»), то Михаил использует «русифицированную» форму своего имени («Михайло Дмитрев сын Ласкирев»).

Свадьба великого князя вызвала большое оживление и даже напряжение в русском обществе, и не только в связи с вопросом о венчании великого князя с «римлянкой». Приезд необычных южных гостей всколыхнул не одних аристократов, но и книжников — русских интеллектуалов того времени. «Лягатос Антоний» был вызван на богословский спор «о вере», инициированный, по-видимому, митрополитом Филиппом. Главным оппонентом папского посла был «книжник Никита попович». В ходе их религиозных прений представитель папы римского был посрамлен. По свидетельству русского летописца, он не смог ничего возразить на поводы православных богословов, сказав лишь: «Нет книгъ со мною».

Между тем над головой главного устроителя этого брака — Ивана Фрязина — разразилась гроза. На ловкого итальянца была наложена опала. Иван III узнал о том, что, будучи в Риме, Иван не только утаил от папы, что перешел в Москве в православную веру, но и соблюдал в Вечном городе католические обряды («что бы учинити честь папе… и все творил тамо, яко же и они творятъ»). Вероятно, это намек на то, что он в соответствии с римским церемониалом целовал папскую туфлю. Для православных этот обычай считался особенно унизительным. Впрочем, нельзя точно сказать, делал ли он это. Конечно, Иван III не был столь консервативен в вопросах веры, как митрополит Филипп, однако, позиционируя себя как однозначного поборника православия, он такого поведения послу простить никак не мог. В те времена говорили: «Всяк посланник государя своего лице образ носит», то есть воплощает в себе пославшего его правителя.

Была и другая причина недовольства великого князя своим слишком предприимчивым «денежником». Ивану III стало известно, что в это время в Москве находился и жил у Ивана Фрязина направлявшийся в Орду из Венеции посланник Светлейшей республики Иван Тривизан. Целью миссии Тривизана было склонить врага Ивана III — ордынского хана Ахмата к союзу с Венецией в борьбе против турок, угрожавших Европе. Венецианцы не посчитали необходимым общение их посланника с Иваном III, а потому венецианский сенат постановил, что Тривизан должен прибыть в Москву не как официальный посол Венеции, а как частное лицо. Он был послан специально к Ивану Фрязину. Именно так ситуация представлена в венецианских документах. И Иван Фрязин, и Иван Тривизан названы в них «сенатскими секретарями».

Первый правитель независимой Руси, Иван III был необычайно чуток к вопросам престижа своего государства и своего личного авторитета. Московский князь был оскорблен тем, что посланник другого государства, проезжая по московским землям, не счел нужным представиться ему, а потому бросил Ивана Тривизана в темницу, задумав казнить его. Когда об этом узнали в Венеции, в Москву срочно было направлено послание, в котором венецианцы пытались всячески оправдать своего представителя. В грамоте подчеркивалось, что «если он (Тривизан. — Т. М.) вел себя не совсем благоразумно или доверительно с вашим высочеством (Иваном III. — Т. М.), то не следует подозревать здесь какое-либо злое намерение, но скорее объяснить это недостаточным опытом или какой-то другой — возможно, необходимой — причиной, смысл которой нам неизвестен». Помимо грамоты приехавший из Венеции Антон Фрязин передал Ивану III дары от Республики.

В этой истории много неясного. Судя по всему, венецианцы хотели послать Тривизана через Русь в Орду инкогнито, опасаясь, что Иван III может помешать его миссии. Но когда Тривизан был арестован и его жизни стала угрожать опасность, им пришлось раскрыть карты. Венецианцы представили перед великим князем всё так, будто бы Тривизан вовсе не хотел быть неузнанным. Именно в таком виде история эта отразилась в русских летописях. Правда и ложь поменялись местами. Венецианские сенаторы хотели обмануть Ивана III, заставив его и его окружение поверить, что Тривизан действительно с самого начала хотел идти на поклон к великому князю. Поскольку русские люди к 1470-м годам только начинали осваивать тонкости европейского искусства вести международные переговоры, то сделать это было несложно. Иван Тривизан был освобожден и отправлен в Орду вместе с московским провожатым. Иван III снабдил его 70 рублями, позже, правда, сообщив венецианскому дожу, что Тривизану были даны не 70, а 700 рублей.