— Кстати, насчет татуировок, моя подруга набила себе татуировку с Энатой, здесь, на острове, много лет назад, мастера звали… — Делаю вид, будто припоминаю. — Э-э… Метани… Метани Куаки. Может быть, вы его знали?

Я слишком затягиваю паузу, произнося это имя, Метани Куаки. И сразу это понимаю.

Понимаю и то, что Мануари его знает, но больше ничего не скажет.

Здесь, кроме тату, придумали и другое слово — тапю.

Что за дура, что за сыщица-неудачница! Свое первое расследование в одиночку я провалила! К сожалению, эта глава в моей океанской бутылке закончится большим вопросительным знаком.

Мануари уже разворачивается, вежливо, но непреклонно. Задница у него очень красивая, и я никогда не узнаю, есть ли на ней татуировка.

Ну хоть к обеду не опоздаю.

— Чем они занимаются?

— Полицейские уже должны быть здесь!

— Сколько можно, тело Титины нашли больше пяти часов назад.

Разговоры за столом у Танаэ пересказать нетрудно, они все крутились вокруг единственного вопроса: почему полицейские из Папеэте все еще не появились? Последний самолет приземлился в час дня, и в нем не было ни одного пассажира в форме.

Честно говоря, меня это тоже удивило. Каждый, вернее, каждая исполнила свою арию. Начала мама:

— Янн, есть какие-нибудь новости? Ты им перезвонил? Они сказали, в котором часу приземлятся?

Мой капитан после короткой паузы ответил:

— Да, я все время звоню, не даю им покоя. По самой последней информации, борт ACJ318 с полицейскими направили на острова Гамбье — на острове Мангарева буйно помешанный взял в заложники половину своей семьи. Им это дело показалось более срочным по сравнению с семидесятилетней старушкой, которую не воскресить.

Мама возвела глаза к небу, запрокинула голову и выпятила бюст, как будто боги могли дрогнуть при виде ее декольте. Элоиза рисовала паутину на бумажной салфетке. Клем придвинула себе стул и села. Она опоздала и прибежала запыхавшаяся. Фарейн тоже пришла с опозданием, одновременно с ней. Янн ничего не сказал. Все собрались вокруг стола, в том числе Танаэ и обе ее дочери, и он, должно быть, подумал, что они были вместе, что его указания — не оставаться в одиночестве — выполнены. Я-то знаю, что это не так.

Клем уходила поработать, может, спускалась в деревню для расследования, хотя эта упрямая ослица точно скажет, будто всего лишь собирала материал для своего романа. Что она приняла все необходимые меры предосторожности. Ну то есть это я так предполагала, я не успела с ней поговорить, мы только многозначительно друг дружке улыбнулись, показывая этим, что все в порядке. Фарейн-майорша тоже сослалась на то, что ей хотелось побыть в тишине. Может, читала и перечитывала «позаимствованную» у ПИФа рукопись «Земля мужчин, убийца женщин» в поисках новых улик?

Тайна, радиомолчание и полная чушь.

После того как Янн объяснил отсутствие полицейских, за столом больше никто или почти никто не разговаривал. Блюдо с карри из махи-махи, чудовищной зеленой рыбы с синим гребнем, передавали без единого слова. К нему едва притрагивались, а Танаэ не осмеливалась уговаривать.

Настроение было такое, будто это последний обед и нас всех должна была прикончить отрава.

Я слишком резко отодвинула стул, встала, стараясь выглядеть естественно, забрала салатник с белым рисом и унесла его в кухню, напоследок взглянув на Клем, потом на Янна.

Капитан, когда мама спросила тебя насчет полицейских из Папеэте, ты слишком долго молчал.

Что ты задумал?

Янн провожал Майму глазами до тех пор, пока та не скрылась в кухне. Он знал, что у нее за план: забрать после обеда у кого вилку, у кого — нож, у кого — ложку, чтобы получить хорошие, четкие отпечатки пальцев каждой.

И кто-то из сидевших за столом непременно окажется убийцей.

Майма ни о чем не догадывалась!

Стремительная, бесстрашная, дерзкая девчонка. Янн вспомнил последний, самый бестактный вопрос Маймы. Прости, но ты уверен, что проспал с ней всю ночь? Он ничего не ответил. Он и так сказал Майме слишком много.

Да, он-то всю ночь провел с Фарейн. Но она около двух выходила на террасу, чтобы почитать эту самую рукопись. Он немного полежал без сна, потом уснул. А когда проснулся, Фарейн была в постели. Она вполне могла успеть встретиться с Пьер-Ивом Франсуа в хижине мэра… Янн долго прокручивал различные гипотезы и приходил все к одному и тому же выводу: камешек с перевернутым Энатой мог быть адресован только Фарейн. Было ли это игрой? Вызовом? Угрозой, смысл которой могли понять только они, Пьер-Ив и Фарейн, спорившие из-за рукописи?

По сути, все просто. Фарейн украла рукопись у Пьер-Ива, дальше — напряженность, запугивание, тайное свидание вчера ночью, рыбак Камай оказался свидетелем их ссоры, ты хотела знать правду — теперь знаешь. Говорил ли писатель о расследовании или о романе, который он присвоил? Что произошло потом?

Майма вернулась из кухни с фруктовой корзинкой. Двигаясь через зал, она прибавила шаг, потом замедлила перед драгоценной черной жемчужиной Мартины, по-прежнему висевшей на том же гвозде, что и фотография Бреля. Украшение за двести тысяч тихоокеанских франков болталось, будто обычная побрякушка из ракушек, и никто, похоже, в этой тягостной обстановке не обращал внимания на то, что здесь, только руку протяни, целое состояние. Странно… Какое место занимала в головоломке эта деталь?

Фрукты имели успеха не больше, чем махи-махи или поэ из папайи. Янн наблюдал за маневрами Маймы. Его юная помощница настойчиво предлагала сидящим за столом хотя бы попробовать каждое блюдо, ну хоть кусочек на вилку наколоть.

Но никому ничего не хотелось.

Элоиза рисовала на салфетке маленькие фигурки у подножия вулкана, который внезапно прорвался под нажимом ручки. Янну видна была только половина ее лица, половина, украшенная цветком тиаре за ухом. Волосы были небрежно сколоты, несколько выбившихся темных прядей щекотали открытое ухо, спадали на светлый глаз, и Элоиза щурилась.

У Клем, напротив, глаза были широко распахнуты, взгляд затерялся в океане. Она видела там свой будущий роман? Янн и ее считал красивой, ему нравились ее короткие волосы — как шерстка у юркой и пугливой землеройки, нравилась ее одежда в стиле сафари, скрывавшая спортивную фигуру, но он с необъяснимым упорством подозревал, что за этим ее помешательством на романе крылся невроз. Куда менее заметный, чем у Элоизы, но тем более опасный.

— Мама, возьми десерт, — настаивала Майма.

Мари-Амбр не ответила, она глаз не сводила с экрана своего телефона. Фарейн лениво выудила из корзинки ананас.

Янн пристально смотрел на нее, неспособный думать ни о чем, кроме предсказания Маймы.