Отойдя метров на двести от поста боевого охранения (именно в тот момент, когда три зеленых контура человеческих фигур стали едва различимы за деревьями), Смирнов остановился посреди темного леса, поджидая меня. Я подошел к нему с вопросом:

– Чего встали, дорогой товарищ Наф-Наф?

– Дорога, о которой говорил тот сапер, вон там, впереди, – сказал Кюнст, указуя лыжной палкой куда-то в зимнюю темноту. – До нее по прямой километра полтора. Активируйте «СНА».

– Я уже.

– Хорошо. Тогда идите строго за мной, по моей лыжне, и ничего не предпринимайте, даже если что-то увидите или услышите. Имейте в виду, что мои возможности по части обнаружения любых целей ночью значительно лучше, чем у вас. И все, что видите вы, я неизбежно увижу чуть раньше. Так что следите за моими командами и старайтесь двигаться максимально тихо. Как дойдем до нужного места, я вам сообщу.

– Спасибо, успокоил.

На этом наше с ним «полевое совещание» закончилось, и мы направили наши лыжи дальше. Вообще, как оказалось, в ночной темноте деревья и снег – вещи, весьма затрудняющие движение, особенно на относительно ровной местности, где нет ни резких спусков, ни подъемов. К тому же массивная и тяжелая «банка» барабанного автоматного магазина при каждом шаге довольно чувствительно постукивала меня по правому боку и ребрам, что ощущалось даже сквозь толстую шинель – увы, но за все в этой жизни (в данном случае – за многозарядность) приходится платить. Однако уже минут через десять-пятнадцать, изрядно вспотев, я, кажется, вошел в темп лыжной ходьбы и, несмотря на все неудобства, начал привыкать к монотонности движения: два шажка – толчок – рывок, два шажка – толчок – рывок. Тем более что двигались мы медленно и отнюдь не по прямой, время от времени останавливаясь, присматриваясь и прислушиваясь. Несколько раз я видел через свой «эрзац-тепловизор» какие-то перемещающиеся среди деревьев мелкие желто-оранжевые пятна. Похоже, здешняя лесная живность плевала на всю эту войну, поскольку жрать-то хочется всегда, даже если вокруг стреляют.

– Стоп! – вдруг услышал я впереди громкий шепот Смирнова. И тут же увидел, что он стоит, подняв свою длинную СВТ к плечу, и поводит стволом винтовки куда-то влево от нас, явно выискивая конкретную цель – ну вылитый биатлонист на огневом рубеже. В этот момент я понял, что приспособление из этого самого «СНА» действительно работает. Потому что левее, где деревья стояли гуще, метрах в ста пятидесяти по направлению нашего движения, я начал различать два красных контура в виде фрагментов человеческих фигур. Более всего это было похоже на людей, которые осторожно выглядывают из-за деревьев.

Я рванул с плеча автомат, но, прежде чем успел что-то сделать, на срезе ствола кюнстовской СВТ моргнуло бледное пламя, сопровождаемое отрывистым «ты-тых!». Вслед за этим один из красных силуэтов сначала превратился из фрагментарного в полный, а потом резко ушел вниз, обернувшись в некое бесформенное пятно. Дальнейшее выглядело более чем логично, поскольку второй, за какие-то секунды потерявший напарника вражина, у которого явно сдали нервы, немедленно выстрелил в нашу сторону из винтовки, ориентируясь на вспышку первого выстрела Смирнова, – наши фигуры он видел однозначно плохо. Соответственно, вполне ожидаемо, финн промазал – пуля просвистела далеко в стороне от нас. Далее я вскинул ППД к плечу и пустил в сторону супостата короткую очередь, одновременно услышав перекрывший треск моего автомата новый громкий одиночный выстрел смирновской самозарядки, вслед за которым второй красный силуэт тоже сместился на уровень снежной поверхности и замер, частично скрытый от нас стволом ели. Оба врага больше не двигались, и их отметки начали бледнеть, становясь из красных розовыми. Кажется, начали потихоньку остывать.

– Зря вы стреляли, – сказал Смирнов, опуская винтовку. – На таком расстоянии огонь из вашего пистолета-пулемета имеет скорее психологическое значение. Второго я бы тоже успел снять без проблем.

– Учту, – сказал я, убирая воняющий сгоревшим порохом ППД обратно за плечо.

– Посмотрим на них поближе? – предложил Кюнст.

– Давай, – согласился я. – Хуже точно не будет.

Мы поворотили свои оглобли (а точнее – лыжи) влево и скоро были у ставших столь плохим укрытиям для этих маннергеймовских вояк деревьев. Картина была не столь уж и впечатляющая – два убитых финна в белых маскхалатах (в виде штанов и курток с капюшонами), под ними толстые свитера грубой вязки и серые мундиры (у одного из них на темных петлицах просматривалось по одной угловой лычке – капрал стало быть), на ногах пьексы, на голове суконные кепи. Чуть в стороне, за деревьями, было припрятано две пары лыж. Тянущаяся к этому месту лыжня шла откуда-то с северо-запада. Похоже, все наши нынешние проблемы находились именно в той стороне. Одному Смирнов попал в лоб, второму – в левую сторону груди. Как говорится, бах – и наповал. Ну и меткость у него все-таки, да еще и в ночное время.

Ладно, будем считать, что тем самым мы с лихвой поквитались за наших сегодняшних покойников.

Первый не успевший что-либо понять финн был вооружен автоматом «Суоми» с дисковым магазином, второй – винтовкой М28—30 (фактически тот же «мосин», с минимальными «национальными» отличиями вроде крепления под ножевой штык). Оптики на винтовке не было. Снявший лыжи Смирнов начал деловито переворачивать и осматривать убитых, откладывая в сторону оружие и патроны.

– На фига? – чисто автоматически поинтересовался я.

– Пригодится, когда пойдем за нашим агентом. Неизвестно, с чем мы при этом столкнемся, А оружия и боеприпасов у нас с собой меньше, чем хотелось бы.

– Дальновидно, – согласился я.

Что можно было сказать по итогам осмотра? Во-первых, рюкзаков или вещмешков у мертвых финнов не было. Только волыны при минимуме патронов (у одного два снаряженных диска к автомату и десятка два патронов россыпью, у другого – полсотни патронов к винтовке) плюс ножи. Во-вторых, в карманах у них было только по паре перевязочных пакетов. И ни жратвы, ни чего-нибудь, культурно выражаясь, «согревающего». Так что тут и полному дилетанту понятно, что сутками на морозе они категорически не торчали. А значит, где-то они базируются, есть у них какое-то заветное «лежбище и любовь с интересом» – сторожка, хутор, блиндаж или что-то типа того. И работают они явно по рейдовому принципу. Вышли на несколько часов, постреляли из-за кустов, посмотрели, что и как, и греться – похлебать горячего супчика, тяпнуть клюквенной водочки (или тогда ее у них эту хрень с оленями на этикетке еще не производили?), поспать до следующего боевого выхода и прочее. Все-то они, суки, заранее продумали. А мы, как обычно, – с голыми пятками на шашку.

– Заканчивай! – сказал я Кюнсту. – И таки пошли дальше!

Убрав ножи и прикарманенные боеприпасы к себе в рюкзак и закинув за плечи трофейные стволы, Смирнов надел лыжи, и мы двинулись по прежнему маршруту. Какое-то время я смотрел в основном в его обтянутую маскхалатом спину, на которой крест-накрест висели стволами вниз позаимствованные у покойников автомат и винтовка. Тем более что по сторонам не было видно ничего интересного. А потом он поднял руку, вновь требуя остановиться.