Действительно, в абсолюте, то есть когда верховный бог, в данном случае Зерван, еще ничего не сотворил, никак не проявив себя, Добро и Зло сосуществуют в нем в некоем подобии нирваны, где нет действия, а только пассивное созерцание. Но в мире относительности, то есть начиная с момента, когда мир, сотворенный Зерваном, начинает действовать, это действие возможно только, если оба этих начала разделяются и сталкиваются, приблизительно как электричество существует только в случае столкновения положительного и отрицательного тока: до их столкновения есть лишь потенциальная возможность появления электричества.

Абсолютный Зерван, до сотворения мира, был, конечно, верховным богом, так как ему ничто не противостояло, но прежде всего — потенциальным богом. И его потенциал не дает ничего, в соответствии с гегелевским принципом. Но когда потенциал становится действием, обе составляющие приходят в движение и производят исторические события. Эти две составляющие — явно Добро и Зло, потому что ничего более антагонистического быть не может. Но мир существует только благодаря этой непрерывной борьбе двух начал. Видно, что в зерванизме проблема дуализма разрешается диалектическим рассуждением высшей пробы. На самом деле это даже не дуализм, потому что силы Добра и Зла сами по себе не более чем проявления некой Единой всеобщности. Додумались ли почитатели Зервана до онтологических выводов, какие можно сделать из их системы?

Зерванизм распространился в какой-то части эллинистического мира. Плутарх, делая намек на маздеизм, воспроизводит его в форме зерванизма. Впрочем, это учение отмечено сильным влиянием митраизма, как и другие наследовавшие ему религии, включая христианство. С него начинается то, что позже назовут умеренным дуализмом, в котором оба начала, Добра и Зла, по сути не существуют, потому что не являются независимыми, проистекая от одного высшего начала, предшествующего им и единого. Но с точки зрения всех, кто исповедовал умеренный дуализм, ощутимый мир, материя и физические существа всегда являются порождением злого начала, иначе говоря, Сатаны. Это мы и обнаружим в катаризме. Но надо признать, что зерванистская доктрина была очень искусным компромиссом между монизмом и дуализмом как таковым, а в конечном итоге — признанием абсолютного монизма, приведшим к появлению относительного дуализма.

Первые времена христианства были отмечены удивительным размножением сект разной природы, разного происхождения и разных воззрений. Прежде всего потому, что в тот период в средиземноморском мире прежние ценности рушились и народы начинали испытывать глубинную метафизическую тревогу. Официальная религия Рима уже представляла собой не более чем набор ритуалов политического характера, и никто больше не верил в богов с некоего Олимпа, который избытком своего рационализма пошатнул и Прометей. Греческая религия растворилась в религиях мистерий, практикуемых на обоих берегах Эгейского моря. Митраизм, привезенный в багаже легионов, захватил берега Рейна. Друидизм укрывался в лесах, в стороне от больших римских дорог, на которых его уже в некотором роде начинали преследовать. Дионис наводнял улицы Рима поддельными вакханалиями. В этом невероятном смешении народов и идей уже никто не мог разобраться.

Именно тогда распространилась христианская благая весть. Проникать в души было трудно, и надо откровенно сказать, что в самом своем начале христианство представляло собой не более чем маленькую секту среди многих других, не намного более многочисленных, чем она, и скорее меньших, чем секта последователей Исиды и Осириса. К тому же глупо было бы представлять раннее христианство религией организованной и имеющей доктрину. Христианство в I веке н. э. сводилось к очень ограниченному проникновению в массы благой вести. И эта весть воспринималась очень по-разному в зависимости от конкретного случая, общественного класса, места и местных обычаев. Догмат был еще далеко не зафиксирован. Ритуал оставался очень зыбким, структуры не существовало; тут и там, но чаще всего в Малой Азии вокруг миссионера, необязательно ученика Иисуса, или «старца», иначе говоря, «пресвитера» (греческое слово presbutos означает «древний, старый»), формировались местные церкви. Евреи уже рассеялись в виде «диаспоры», которая исчезнет не скоро, а власти проявляли тенденцию рассматривать христиан как инакомыслящих иудеев. Впрочем, разграничение между иудаизмом и христианством было тогда не очень отчетливым, и такие апостолы, как святой Павел, энергично боролись с идеей иудейства, которую по-прежнему поддерживал святой Петр, утверждавший даже, что нельзя сделаться христианином, если ты до того не был иудеем. Все это являет такую путаницу, какой еще не знавало человечество.

В результате разные люди истолковывали христианскую благую весть очень по-разному. В результате даже в пределах того, что начали называть христианским населением, возникло множество сект, которые по мере организации становились отдельными группами, иногда не имевшими прямых связей с другими. Первое следствие — это географическая разбросанность. Второе, не менее важное, состояло в том, что благую весть комментировали, обрабатывали и в конечном счете искажали самыми разными способами. Это продолжалось несколько веков, в течение которых после официального признания Константином христианской религии, а потом после Миланского эдикта, сделавшего ее государственной религией империи, тех, чьи взгляды не совпадали со взглядами Рима, начали рассматривать как уклонистов и еретиков. Инквизиции еще не было, но зародыши преследования уже появлялись. Они нашли благоприятную почву для развития.

Среди разных течений мысли, которые все или обращались к прежним представлениям, происходящим из так называемых языческих религий, или откровенно заимствовали философские идеи, значительное место заняли системы гностиков.

То, что сегодня называют гностицизмом, от греческого слова gnosis, означающего «познание», — результат встречи, порой бурной, трех основных традиций: христианства, разумеется, зороастрийского маздеизма и греческой философии последователей платонизма или неоплатонизма. Сам по себе гностицизм — не религия и еще в меньшей степени монолитный блок: можно перечислить от шестидесяти до восьмидесяти школ, причислявших себя к этому течению мысли. Конечно, между этими школами существуют различия в методах и деталях, но для всех характерно идейное направление, делающее из них совершенно особую систему.

Тенденция, утвердившаяся здесь, — отказ приписывать Богу создание материального мира, который является первопричиной существования Зла. То есть гностики были христианами, которые вспомнили наставления греческих философов и, поскольку Бог может быть только совершенным, отсекли Зло от божественного творения. Они предположили, что между нематериальным миром, обиталищем и царством доброго Бога — стало быть, напоминающим мир архетипов Платона, — и материальным, ощутимым миром, несовершенным творением Сатаны, есть еще один или несколько миров. Этот промежуточный мир был населен полубогами, которых они называли эонами: это были существа, причастные одновременно к божественной и к человеческой природе. Так вот, Иисус был одним из таких эонов, что очевидно является еретическим утверждением; но в те времена ожесточенно спорили, был ли Иисус человеком, возведенным в ранг бога, или воплощенным богом, и официального ответа на этот вопрос еще не поступило.