— Да, мы пришли в гости к Льву Романовичу, — Элла была еще в шоке, настроение ее резко ухудшилось. Может, действие наркотика кончилось? — Хотели отметить выход в свет новой книги профессора. Это моя подруга Ира. Мы с ней будущие журналисты, студенты факультета журналистики МГУ… Я не ожидала такого ужаса. Еще недавно мы с ним созванивались, Лев Романович был жив и здоров, шутил.

В этот момент у Эллочки мелькнула мысль, что она так сразу лишилась надежного старшего друга, который мог бы быть прочной опорой на долгие годы. И девушка заплакала. Ей стало жаль бедного профессора и себя тоже, дочку неудачливого директора картонной фабрики. От нелепости ситуации мелькнула совсем уж неприличная злобная мысль о собственном отце: «Сгорел бы этот старый идиот со своим никому ненужным картоном». Она понимала, что о родном человеке так думать нельзя, но с предками у Эллочки отношения явно не сложились.

В конце концов она взяла себя в руки и, немного успокоившись, стала отвечать на вопросы следователя.

— Ясно, что профессор был вашим другом, значит, вполне логично, что вы должны помочь следствию в поисках убийцы. — Корначев начал записывать показания девушки.

— Конечно, но все, что я знала, уже рассказала вам. За последнее время при сходных обстоятельствах была убита чиновница футбольного клуба «Арбат» Екатерина Ницкова. Она была дамой его сердца, они вместе занимались бизнесом, и он переживал эту утрату, хотя за последние месяцы в их отношениях отметилось охлаждение. Сотрудничали же они довольно успешно. Возможно, эти убийства — звенья одной цепи. Я вообще-то не думаю, что у него были враги. Но полностью не исключаю, что он кому-то мешал, ведь бензиновый бизнес — дело опасное…

Закончив допрос, Корначев дал девушкам свой телефон, записал координаты неожиданных гостей.

— Звоните, если будет, хоть какая-нибудь новая информация. Ведь найти преступника в наших общих интересах.

Садясь в машину, Элла вспомнила, что пару дней назад, видимо, чувствуя неладное, Лебедянский дал ей на хранение записку с просьбой передать ее в милицию, если с ним что-то случится. У нее возник порыв найти ее в бардачке своей машины, куда она ее спрятала, подняться в квартиру своего погибшего друга и передать следователю. И тут она передумала: «Не сейчас, все надо взвесить. Ничего нельзя делать сгоряча…»

…Корначев пребывал в глубоком раздумье, тут в коридоре послышались шаги — прибыла оперативная группа.

Часа через два, после тщательного осмотра трупа и квартиры Лебедянского, можно было сделать определенные выводы. Смерть профессора наступила от двух огнестрельных ранений — в грудь и голову, каждое из которых, по сути, было смертельным. Одна из пуль застряла в теле, ранение в грудь оказалось слепым. Другая пуля, калибра 5,45 мм, пробив голову, отрикошетировала от бронзового светильника, закатившись под вешалку в углу коридора.

— Смерть наступила недавно, за где-то за час-полтора до осмотра, — констатировал судмедэксперт, измерив температуру в прямой кишке. — Поза трупа не менялась, — добавил он после паузы. — Как расстреляли, так и упал.

Пока осматривали труп, описывали обстановку, эксперт-криминалист МУРа занимался поисками чужих следов. Таковых на предметах обстановки, включая дверные ручки и бутылку того же превосходного коньяка, не оказалось. Впрочем, их и не должно было быть. Лебедянский, самолично открывший дверь киллеру, видимо хорошо его знал, и хладнокровно был им расстрелян с порога, почти в упор.

Осмотр места происшествия закончился во втором часу ночи. Направив труп Лебедянского в морг, Корначев расположился на кухне дописывать протокол. Поначалу он предполагал поехать в гостиницу, однако усталость после двух фактически бессонных ночей давала о себе знать.

— А еще час домой ехать, хорошо, если пробок не будет, — с тоской сказал Тропников, словно подслушав его мысли.

— А давай останемся здесь, Виктор, — предложил он Тропникову. — Хоть отоспимся вволю, назавтра у нас дел хоть отбавляй. Суета сует и прочая суета.

— Я лично не против, Юрий Владимирович, — вялый Тропников откровенно зевал. — Но как-то неуютно, все-таки убийство, чужая квартира…

— Остаемся, — решил Корначев. — Ты что, привидений боишься? И потом не пропадать же хорошему коньяку и роскошному ужину, который приготовил профессор, тем более, что для следствия он интереса уже не представляет. Как говорят в кино, это теперь исходящий реквизит. И потом, здесь мы в полной безопасности, на всякий случай за домом установлено наружное наблюдение.

Отпустив опергруппу и убедившись в надежности починенной кем-то из омоновцев двери, они прошли на кухню. Корначев разлил коньяк в фирменные изящные стаканы с изображением Эйфелевой башни. Виктор оживился, засуетился у стола, расставляя закуску.

Едва все было готово, как старший следователь прокуратуры провозгласил тост:

— Выпьем, Витюша, из этой французской посуды солнечный коньяк за нашу победу, раскрытие всего и всех и за тобой любимый отечественный футбол!

— Не за все разом, шеф, — мягко попросил Тропников. — Давайте за футбол все — таки отдельно, ведь будущий год — год Чемпионата мира.

— Принимается, но за футбол не чокаясь, — а то сглазим нашу сборную, — пошутил Корначев. — И на третьей останавливаемся. Мало ли чего… Все-таки уже глубокая ночь, чужая и, говоря словами Булгакова, явно нехорошая квартира…

Они выпили по второй, по третьей, и, поскольку коньяка осталось совсем немного, в конце концов допили всю бутылку.

— Я буду спать в гостиной, — решил Корначев, — а ты можешь в спальне. Кровать у нашего профессора, что футбольное поле. Не то что с женщиной, даже парами расположиться можно. Проверь, кстати, оружие и, как пишут в детективах, положи, Витя, пистолет под подушку.

… Но выспаться не удалось. Глубокой ночью их разбудили выстрелы за окном, послышались чьи-то крики. Почти мгновенно тишину нарушил громкий телефонный звонок. Сняв трубку, следователь выслушал собеседника. Лицо его по мере разговора приобретало озабоченно-тревожное выражение.

— Вот какие дела… Пока мы тут с тобой почивали после ужина с коньяком, кто-то пытался проникнуть в квартиру по пожарной лестнице. Ребята из наружки засекли неизвестного, он стал отстреливаться. И, спрыгнув с высоты второго этажа, успел скрыться на поджидавшей его машине. Выходит, ему не хватило каких-нибудь нескольких метров до открытого окна спальни и нас с тобой. Он ранен. Внизу под лестницей и на тротуаре имеются следы крови.

Наблюдая через окно кабинета, как усталые потные игроки «Арбата» цепочкой тянулись в раздевалку после вечерней тренировки, Родин нервно закурил очередную сигарету.

— Уж сколько раз, Валентин, я твердил тебе, — зло выговаривал он Сакуленко, — у меня на первом месте футбол. Игры, результаты, голы, очки, тренировки, вплоть до внезапного геморроя у игрока дубля или больной головы со вчерашнего перепоя у центрального нападающего основы. Для того и держу тебя, как прежде держал Екатерину. Все остальное, что вращается вокруг мяча, — деньги, нефть, телевидение, рекламы и обольщения спонсоров, взятки арбитрам и встречи с кордебалетом, той же Оксаной или этой новой секс-бомбой Ирен с ее силиконовыми сиськами лежит на вас, Валентин Игоревич… У меня одна планета — футбол! Он круглый, что наша матушка Земля, и парад планет, если переходить на язык астрономии, мне не осилить. Ну, отстрелили этого Лебедянского, что совсем не удивительно, он ведь в паре с Екатериной работал. Ты бы мог об этом мне и после тренировки сообщить.