Когда Антон вернулся назад, все трое санитаров уже отключились. Четвертый еще не вернулся, и кто знает, вернется ли вообще? В комнате раздавался дружный храп.

Антон подошел к пожилому и попытался его растолкать.

– А? Что? – спросил он, щурясь на яркий свет.

Антон пододвинул настольную лампу ближе и направил свет ему в лицо:

– Саня пропал.

– Что?

– Где ключи от входной двери?

– Чего?

– Я говорю – где ключи от входной двери? Я сам схожу за вином. Саня пропал.

– Что?

– Саня пропал. Ушел и нету… Пойду его искать. Идешь со мной?

– Не… я не могу. – Пожилой замотал головой.

– Вставай!

– Не… я… не… – он что-то бормотал себе под нос. В горле у него забулькало.

– Где ключи? – закричал Антон.

На мгновение санитар открыл глаза. Жизнь в них отсутствовала.

– Посмотри в карманах, – ответил он наконец и закрыл глаза. – Его голова упала на стол со стуком. От удара он не проснулся и тут же присоединился к дружному храпу.

Антон порылся у него в карманах и достал связку ключей. Он хотел уже идти, когда подумал – а вдруг это не те ключи? Не от той двери? Антон стал шарить дальше, но больше ничего не нашел. Тогда он вывернул карманы двух других санитаров и собрал все ключи, какие у них были.

Потом Антон окинул взглядом стол – карты, деньги, еда, закуска, – все перемешано. Он сфокусировал взгляд: открытые шпроты, огурцы, соль, завтрак туриста – страшная гадость и вот оно – полупустая бутылка красного молдавского вина. Антон поднес ее ко рту и хорошенько приложился. Опустил руку и посмотрел на санитаров. Все они спали, как утомившиеся невинные дети. Что-то детское было в их расслабленных лицах. Что-то святое. Наверное, это можно назвать чистотой, подумал Антон.

– Отдыхайте, ребята, – сказал он тихо и умиротворенно и вышел наружу. С бутылкой в руке он прошел через коридор, освещенный ночным светом, и не без труда добрался до железной входной двери.

Первый ключ, который он засунул в замок, не подошел. И второй – тоже. Тогда Антон запихнул бутылку в карман пижамы и стал подбирать ключи из разных связок. В голове у него мутилось. Но при этом он почему-то продолжал думать о чистоте. Допился ли он до такой чистоты, которую он увидел в санитарах? Он не был уверен.

Наконец он подобрал нужный ключ, и дверь открылась. Антон легко толкнул ее рукой, и она распахнулась во всю ширь. В его лицо дохнула ночная свежесть. Он набрал воздух полной грудью и задержал в себе. Закружилась голова.

Потом Антон шагнул в темноту.

Светило яркое весеннее солнце.

Антон проснулся от грубого толчка в бок. Открыл глаза. И первое, что заметил, были ноги. Мужские и женские. Антон приподнялся и сел. Посмотрел по сторонам. Рядом с ногами валялась пустая бутылка. Он поднял голову и увидел, что вся администрация клиники собралась вокруг дерева, под которым он уснул, и сверху вниз смотрит на него.

Антон немного поморгал глазами. Закрыл, открыл. Видение не исчезло. Жизнь продолжалась.

– Закурить ни у кого не будет? – спросил он.

Ровно через час Антон сидел, спеленутый в смирительную рубашку, на стуле и внимательно смотрел на врача. Ему хотелось курить, и чесалась лодыжка. Виноватым он себя не считал.

Врач закончила писать, отложила ручку и подняла бледное лицо:

– К сожалению, в нашем стационаре нет одноместных палат, где мы могли бы держать таких, как вы. Поэтому мы переводим вас в другую больницу, с более строгим режимом.

– А нельзя меня оставить здесь? – спросил Антон. – Терапия шла мне на пользу. Я уже чувствовал улучшение.

– Вы споили до бессознательного состояния персонал клиники, совершили побег. Будете отрицать?

– Нет.

– Вы – опасный пациент, – заметила врач. – Для вашего содержания нужны особые условия и терапия.

– Одноместная палата? Трепанация черепа? Шокотерапия?

– Да – одноместная палата. И минимальный контакт с больными и персоналом. Возможно, шокотерапия.

Антон покачал головой. Дело принимало серьезный оборот:

– А если я скажу, что сейчас 1975 год? Что тогда?

На лице женщины в белом колпаке залегли глубокие морщины, губы стали тоньше, а глаза темнее. Она нажала на кнопку под столом. Вошел трезвый санитар из новой смены. Антон его не знал.

– Машина пришла? – спросила врач.

– Пришла.

– Счастливого пути!

Антон встал и пошел к выходу из кабинета вслед за санитаром.

В коридоре его переодели в одежду, в которой он поступил, и, взяв с двух сторон под руки, повели на улицу. Больные провожали его долгими взглядами, дед вжался в дверь своей палаты, но в остальном все было спокойно – ненормальные жили своей нормальной жизнью.

На улице Антона передали двум другим санитарам.

– Смотрите за ним в оба, – сказал санитар из клиники. – Он буйный.

– Да ладно, мало ли мы психов перевезли, – ответил один из них. – Ну, что, псих, поехали? – спросил он у Антона.

– Поехали, – ответил он и залез в темно-зеленый «уазик» с красным крестом на борту.

Один из санитаров сел вперед к водителю, а другой – в салон вместе с Антоном. Машина тронулась и выехала за железные ворота клиники.

Вскоре за окном стали проноситься зеленые улицы и площади Углеца. Транспаранты, красные флаги, желтые бочки с квасом и дети в красных галстуках – все было на своем месте, и где-то там в этих улицах затерялась Наташа.

Антон долго смотрел в окно, потом повернулся к санитару, сидевшему напротив на деревянной скамейке. Тот мучился с похмелья. Антон почувствовал в нем родственную душу.

– Мы с ребятами вчера хорошо погуляли, – как бы между прочим заметил Антон.

– Слышал, – буркнул санитар.

– Хорошо время провели. По три бутылки уговорили на брата. Прикинь?

– Угу…

– Я вижу, ты тоже время зря не терял?

– Угу…

– Что пил?

– «Агдам».

– Мы тоже…

Машину потряхивало на разбитой дороге.

– Долго ехать? – спросил Антон.

– А то ты не знаешь?

– Как насчет бухнуть?

– Бухнуть?

– Я знаю, где взять.

– Нельзя.

– Можно.

– Нельзя.

– Это нам по пути – на Затонной. Тут рядом.

Пауза.

– Круг.