детских лет. Однако в основном имел дело с папой ее покойным, Владимир Санычем, – ювелир улыбнулся, на этот раз криво. – Вот он был деятель тот еще.

– Что вы имеете в виду, поясните, пожалуйста, – попросил Дементьев, старательно записывая и сохраняя при этом скучающий вид.

– То и имею, – пояснил ювелир, – хозяйственник. До мозга костей и до костей мозга.

– Хозяйственник – разве это приговор?

– Вот и я думаю: с чего бы это – как хозяйственник, так и тотчас приговор.

– Хорошо, пока оставим. Вам же нечего сказать конкретного, по сути только что заявленного?

– Конечно нет, – заверил ювелир Волков. – Это же не мое, ваше дело.

– Вы правы. Ну-с, давайте ближе к вашему делу. У нас имеется информация, что в доме Каяшевых имелась некая коллекция драгоценностей…

– Да, да, – воодушевленно подхватил ювелир, – все эти картины… Айвазовский, Репин, Нестеров, Кандинский, а уж литье – один Лансере что стоит! Э-э-эх, чего там только не было. Кому, скажите, все это перейдет?

– Скорее всего, как выморочное имущество, в пользу государства. Но я имею в виду нечто иное – ювелирные изделия. Это же больше по вашей части.

– Да, да… – рассеянно повторил Волков. – Вы простите, для меня как раз все эти золото-брильянты – рутина, а вот искусство… да, но вас интересуют эти байки про мильоны в мешке из-под сменки?

Чередников чуть не подпрыгнул, открыл рот, но не посмел без команды старшего ничего сказать, лишь ворочал вытаращенными, безумными глазами, переводя их с ювелира на Дементьева. Вадим, случайно подняв взгляд на лейтенанта, чрезвычайно удивился выражению его лица, но на всякий случай сделал знал глазами: помалкивай, мол. Однако причины нервозности младшего понял правильно, поскольку спросил, по-прежнему как бы мимоходом:

– Что за история, Павел Петрович? Не забывайте, мы тут несведущи, как это… в городском фольклоре.

– Тоже верно, вам-то это все зачем, – мирно согласился ювелир. – Если вкратце: да, коллекция Каяшева действительно существовала, но не в таких объемах, в которых волновала воображение любителей заглянуть в чужой карман.

– Вы имеете в виду коллекцию ювелирных изделий, – еще раз уточнил Дементьев, снова предостерегающе косясь на Чередникова: молчи, мол.

– Именно.

– А происхождение этих драгоценностей вам известно? Не для протокола, конечно.

– Вадим Юрьевич, – помолчав и вздохнув, начал ювелир, – я старый человек и в обозримом уже будущем предстану пред судией, с которым не сравнится ни один народный. Мне бы не хотелось уходить в мир иной сплетником, того хуже – клеветником.

– Упаси боже, я не толкаю вас на скользкий путь, – заверил Дементьев, улыбаясь, – просто советуюсь, консультируюсь. В нашем деле знающие люди на вес золота и всегда могут рассчитывать на особое отношение.

– А, ну раз так. Впрочем, это все знают: Каяшевы – дворянский род, служили при дворе, со стороны же матери – из семейства Урусовых, дедушка – герой Севастополя, водил дружбу с самим Айвазовским, – ювелир чуть не причмокнул, – так что две картины – «Вечер в Ялте» и «Портрет католикоса» – с дарственной надписью самого автора!

– Не отвлекайтесь.

– Да-да, вы правы. Они и до революции жили небедно, были у них особняки, доходные дома; даже когда их раскулачили, осталось немало. Припрятали, должно быть.

Ювелир снова замолчал, по всей видимости, чтобы дать возможность тугодумам освоить информацию. Дементьев, в свою очередь, не особо спешил, перекурил и лишь потом мягко начал:

– Павел Петрович, понимаю, что вопрос отвлеченный. И все-таки давайте мы с вами вместе подумаем: что вам, человеку опытному, более всего бросилось в глаза, возможно, запомнилось из этой самой коллекции. У вас же профессиональная память, вкус.

– Да много там всего было, – протянул Волков-ювелир. – Имел вкус Каяшев, бесспорно. Но вот, пожалуй, некий перстень. Вы знаете, бывает такой момент: смотришь на совершенно непримечательную вещь и вдруг понимаешь, что все за нее готов отдать. В общем, вроде бы ничего особенного, перстень… но изумруд в нем такой уж прозрачный, как морская волна…

– Как морская волна, – не сдержавшись, повторил Чередников.

– Что, молодой человек?

– Нет, нет, простите, что прервал.

– В общем, так, – продолжил ювелир, замявшись, – изначально была весьма богатая коллекция, скажу прямо. Но то, что в итоге у Ирины оставалось, куда скромнее. Видите ли, сначала заболел отец, потом, перенервничав, мать лишилась ног. Каяшевы во всесилие советской медицины не верили. Сначала ездили по профессорам и академикам, потом принялись ходить по бабкам и знахарям. Как говорится, все свое имение источили на врачей.

– Неужели же все?

– Не все, не все, – успокоил Волков. – Там бы на полк больных хватило. Потом отец умер, и мать смирилась с новым положением, прекратила эти траты. Добросовестная сиделка и дешевле, и надежнее любого академика.

– Вы очень хорошо осведомлены о семейных делах Каяшевых, – заметил Дементьев, – и очень близко к сердцу принимаете беды людей. Это делает вам честь.

– Что ж, – согласился ювелир, – не чужие, знакомы давно.

– Надо полагать, помогали и советом? И не только?

– Позвольте, – начал было ювелир, тонко улыбаясь, – вот оно куда пошел разговор.

– Павел Петрович, что вы, в самом-то деле, – оказалось, что в кабинет проник, как легкий зефир, актер Волков. – А мы же с вами все обговорили. Ты уж, дорогой, заднюю-то передачу не включай. Вадим Юрьевич, позволите?

– Прошу вас, – сдержанно отозвался Дементьев.

Замечательно выглядел Пал Палыч в мундире, редкий рядовой сыскарь так умеет держаться. Высокий, ловкий, осанка офицерская, как будто родился в кителе. Поставь рядом с ним самого генерала – не факт, что козырять будут гене-ралу.

– Режиссер отпустил на обед, – как бы извиняясь, пояснил Волков-актер, – дай, думаю, заскочу, проверю, как тут тезка… а он вон что. Снова воробьям фиги крутим?

В шутку сказал, по-доброму, улыбаясь своими замечательными глазами, но как-то все же передернуло. «Не вышел еще из образа, – решил Чередников. – Ох и славно у него получается!»

Пал Палыч между тем по-свойски положил руку на плечо ювелира, жестко надавил и мягко заговорил:

– Павлуша, дорогой, мы же все тут свои люди.

– Как же, как же…

– Видишь ли ты прокурора в данном кабинете?

– Нет, тезка,