не вижу, – подхватил игру ювелир, но глазки-то забегали. И без очков видать: давно и хорошо они друг друга знали.

– Вот то-то. Разговор у нас сугубо личный, междусобойный. Тут управление не твое, Павлик, не хозяйственное, тут занимаются серьезными вещами. Понимаешь?

– Это я понимаю, не понимаю другого…

– А раз понимаешь главное, то отсюда вопрос: можешь ли сориентировать по тем драгоценностям, которые у Ирины остались, после всех трат на врачей и милостыньки…

– Я не…

– …а вот товарищи, со своей стороны, обеспечивают полную конфиденциальность и понимание, – напирал актер Волков, – за тобой-то лично ничего крамольного нет, правда же?

– Нет, – заверил ювелир Волков.

– Так что бояться? Все свои, повторяю и ручаюсь. Валяй, Павел Петрович, чего там.

И ювелир, вняв голосу разума в лице именитого тезки, решился.

– Что ж, было дело. Ирина Каяшева, когда возникала острая нужда в средствах, неоднократно обращалась ко мне за консультациями. Вы понимаете, в скупках хорошую цену не дадут, а коллекционеры – народ избирательный. Кого-то интересует сугубо работа с историей, кого-то, напротив, именно камушки, иного, по его специфике, – лом.

– А что Шаркози интересовало, Павел Петрович? – подал голос Дементьев.

– Яшу? Как и положено цыгану – золото-брильянты. Но у Ирины коллекция была подобрана со вкусом, поэтому могла предложить лишь второе…

– И предлагала? – быстро уточнил Волков.

– Да.

– Сумму не припомните?

– Нет. Они расплачивались без меня, полюбовно.

– Полюбовно, – повторил Пал Палыч.

– Да, – глянул на тезку ювелир так, точно поддел его и остался этим весьма доволен.

– Ну а детали? – встрял в разговор Дементьев. – Павел Петрович, нужны какие-то детали. Ну, допустим, тонкости огранки, особенности, приметы, по которым, скажем, опознать можно: вот этот камень из коллекции Каяшевой, этот – нет.

– Разумеется, можно, – произнес ювелир с укором, – не слушаете или невнимательны вы? Я же говорю: камни, которые Ирина предлагала через меня Шаркози, были извлечены из готового ювелирного изделия. Само собой, огранка специфическая имела место быть.

– Спасибо. Идем дальше?

– Извольте.

– Вернемся к тому, что могло остаться у Каяшевой после того, как она перестала распродавать папину коллекцию. Вы, случайно, реестр для нее не составляли?

– И этот факт имел место. Она просила систематизировать, так сказать, от дешевого к дорогому, сориентировать ее по цене, намекала, что предстоят большие траты и ей хотелось бы понимать объективную стоимость… в валюте.

– Вот как, – после паузы протянул Волков. – Вы что ж, тезка, Ирине еще и контрабанду шьете? Валите, как на покойника?

– Чего ж нет, – хладнокровно заявил ювелир, – и не только я. Товарищи вот, – он сделал жест в сторону Дементьева, – неужто еще не побывали на Кузнецком? А зря. Послушали бы, интересно. Наверняка все в едином порыве стали бы рассказывать про перерасход погонных метров какой-нибудь блестяще-шуршащей валюты. Нет?

– А это к делу относится? – не выдержав, тихо спросил Чередников. – Речь-то не о них, о вас…

– Товарищ лейтенант, – негромко произнес Дементьев, Саша послушно замолчал.

– В чем-то вы правы, – подтвердил Волков-ювелир, – но, уверяю вас, я описываю все так, как и было.

– Тогда скажи уже сумму и не выпендривайся, – посоветовал Волков-актер. – Хорош квашню мять.

– Немного, – ничуть не обидевшись, отозвался тот, – порядка полумиллиона на золото.

– Не сильно забрал? – уточнил актер.

– Нет, в самый раз.

Помолчали. Затем Дементьев, перелистнув для чего-то несколько листов на календаре, сказал:

– Павел Петрович, мы попросим вас… подчеркиваю, это именно просьба.

– Ясное дело.

– …создать словесное описание тех драгоценностей, которые вы сами видели в коллекции Каяшевой.

– Неужели всех?

– По возможности. Осилите?

Ювелир Волков постучал по столу пальчиками, толстенькими, с тонкими концами, как у ехидной старушки.

– Словесный… пожалуй, что нет, – и прежде, чем кто-либо в кабинете успел огорчиться, закончил: – Вот нарисовать, пожалуй, сумею.

– Что ж, если вам проще…

– Да, проще.

– Хорошо, Паша, – глянув на часы, сказал Пал Палыч, – сколько тебе нужно времени на данные художества?

– Полагаю, две недели.

– Неделю, Паша, с лихвой, – заверил Волков, – два вечера порисовать, пять – чтобы набить себе цену.

– Ну-ну, – только и сказал ювелир.

– Ну или не ну, а вы, Вадим Юрьевич, так себе и пометьте: сегодня, седьмого числа… седьмое сегодня?

– Да.

– Вот сегодня товарищ Волков, Павел Петрович, пообещал четырнадцатого представить вам графический реестр драгоценностей, которые, как ему лично известны, принадлежали Каяшевой Ирине Владимировне. Все верно?

– Хорошо, – решился ювелир, осклабившись, – только из уважения к тебе, Пал Палыч.

– Разумеется, не из боязни же рассориться с органами, – сказал Волков, снова глянул на часы и заторопился. – Опаздываю. Режиссер с кашей употребит. Раскланиваюсь.

Выпрямился, одернул мундир, провел рукой по волосам – и вышел из кабинета настоящим сыскарем, легендарным майором, героем популярного телефильма и прочая, прочая.

Некоторое время оставшиеся в кабинете помолчали, потом ювелир Волков, кашлянув, напомнил:

– Так я тоже пойду?

– Конечно, – как бы очнулся Дементьев, – давайте пропуск. – И, ставя на нем подпись, мимоходом уточнил: – Так что, четырнадцатого можно ожидать?

– Конечно, – кривовато усмехнулся Волков, – сам Пал Палыч обещал, вы же слышали.

На следующий день в кабинете Филатова царило пристойное, по-мужски сдержанное ликование.

Итоги операции, проведенной у платформы Крюково, поражали. В изъятой конской упряжи, на узде, на налобном ремне, скрытом под челкой боевого, видавшего виды коня, и внутри хомута, между слоями дубленой кожи, были заботливо припрятаны не только бриллианты, но и изумруды, и рубины, причем, как заверили немедленно освободившиеся от прочих дел эксперты, самой тонкой огранки.

Генка, до крайности удовлетворенный результатами операции, рассказывал, поглощая компот:

– Около полшестого утра были уже на месте, чтобы не успели податься на промысел ни в Москву, ни в Калинин. На шоссе остановились, потом через лесополосу, что твои партизаны.

– Скорей уж егеря, – улыбнулся Саша.

Генка сперва не сообразил, потом хохотнул:

– Ну так пусть. В общем, две группы пошли – мы к оседлым, вторая фаланга-манипула в лес подалась,