он видел Кодакуса Дикого в приступе ярости. Кодакус был троюродным братом Дрейка по материнской линии, не самым крупным минотавром на свете, но ему всё равно удалось разломать пополам валун. Если бы Дрейк был любым другим минотавром, смог бы он сорвать с петель эту дверь?

Любым. Другим. Минотавром.

Дрейк снял башмак и начал трясти его, пока оттуда не выпала кулракалакия. Он поднял комок слизи размером с кулак и зарычал на него. Кулракалакия его подвела. Она сработала для его деда, когда тот никак не мог вырасти. Но она не сработала для Дрейка. Нет! Дрейку ничто не могло помочь.

– Так ты съешь её или нет? – раздался громовой голос.

Дрейк вздрогнул, повернулся, но никого не увидел. Он узнал эти слова. Они часто вертелись у него в голове. Именно это сказал Саймон, когда они приготовили кулракалакию.

– Я наверху, безволосый бычок.

Дрейк поднял голову.

– Лето?

Крошечный дракон сидел на плоском краю железной перекладины под потолком.

– Что ты здесь делаешь?

Лето уставился на Дрейка маленькими блестящими глазками.

– Я спросил, ты будешь её есть?

Глава 21. Ксерит

Кроличья нора сначала была прямая, как тоннель, но потом обрывалась так внезапно, что Алиса не успела опомниться, как полетела куда-то вниз, точно в глубокий колодец.

Льюис Кэрролл[102]

Я сказал «наш мир взорвался», но не хочу вводить вас в заблуждение. Нам не было больно. Это был нежный взрыв. Если бы вы находились в маленьком коттедже на берегу моря с человеком, чей глаз только что смотрел на нас, то увидели бы, как милый старичок взял с камина одну из своих многочисленных чашек, поставил её на круглый кухонный стол и заглянул внутрь. Поглядев несколько секунд на содержимое своей чашки, он моргнул, и…

С ужасающим грохотом я приземлился на жёлтый вязаный коврик. Меня окатила волна ромашкового чая, намочив убранство уютного коттеджа.

– Ты сломал мою акулу, – произнёс дрожащий голос.

Я вскочил на ноги и оказался лицом к лицу с древним стариком. Но даже этим словом его невозможно было описать. Он почти превратился в окаменелость. У него были длинные белые волосы и борода с вплетёнными в неё золотыми нитями. Волосы в носу тоже были белыми и свисали почти до середины верхней губы[103]. Кожа была ужасно тонкой и почти прозрачной, так что лицо и руки напоминали выцветшие уличные карты пересекающихся артерий и вен. Судя по всему, когда-то старик был высоким, но теперь он оказался ниже меня; его щуплое тело скрывал ярко-синий плащ. Один его глаз был белым, а другой – холодного сине-стального цвета зимнего неба.

– Прошу прощения, – сказал старик, проводя рукой перед лицом. Когда он убрал руку, длинные волосы в носу оказались аккуратно подстрижены. – В последний раз гости у меня были несколько сотен лет назад.

– Ксерит?

Старик рассмеялся.

– Точно. Точно. Садись, Саймон.

Он указал на закруглённую скамью с вышитыми подушками, стоявшую в маленьком уголке для завтрака, и я уселся и положил руки на стол. Ксерит очень медленно, с шарканьем и хрустом подошёл к низкому креслу-качалке в нескольких футах от меня и опустился в него. Комната была маленькой (я мог бы легко доплюнуть до противоположного угла), но очень уютной. Напротив располагались крошечная раковина и стол, а посередине – кровать и камин с дровами. В камине горел огонь.

– Где же мои манеры? – спросил старик. – Ты весь промок. – Он махнул рукой, и моя одежда затрепетала от тёплого ветерка. Я тут же высох. – Я не собирался обливать тебя с ног до головы. Я такой неуклюжий. – Его голос был скрипучим, как будто он говорил очень редко. – Добро пожаловать в Броселианду, Саймон.

– Куда?

– В Броселианду. – Старик развёл руки в стороны, указывая на странный пейзаж вокруг нас. – Это… мой дом престарелых.

Я огляделся по сторонам и впервые посмотрел в окно. Всего их было четыре – по одному с каждой стороны. В одно окно я увидел серую и одинокую лесную поляну с озером. В другое – красивый песчаный пляж с лёгкими волнами, сверкающими в лучах лилового заката. Третье окно выходило на покатые зелёные холмы и жёлтые деревья в форме леденцов, которые освещало летнее солнце. Из четвёртого открывался вид на подводный мир – голубой свет, сочащийся откуда-то сверху, переливающихся рыб и великолепный коралловый риф. Я не мог понять, стоял ли коттедж в лесу или на дне океана.

– Ладно, – сказал я. – Простите, что вот так ввалился к вам.

– Никаких проблем! – фыркнул Ксерит. – Поэтому я и держу дома лишние чашки.

Я посмотрел на чашку на столе. Она была из белого фарфора с надписью «Таринея», сделанной золотыми буквами. Я встал и заглянул внутрь. Я отчётливо разглядел полянку внутри плаща-перевёртыша, как будто смотрел сквозь купольную крышу. Там стояли Тесса и Тайк. Тесса указывала на меня и бешено жестикулировала.

– Ух ты! – воскликнул я.

Ксерит хмыкнул.

– Да. Мои морские чашки, как я их называю. Потому что в них ромашковый чай и потому что они позволяют мне заглядывать в другие миры. Или точнее, позволяют магам из других миров приходить повидаться со мной, если им это нужно. – Он зевнул. – Но сейчас это случается очень редко. Представляешь, последний человек, приходивший ко мне за советом, был в таких же башмаках, что и у тебя! Полагаю, он был твоим предшественником, хотя ты прибыл ко мне из времени до его появления. Ты не слишком молод для путешествий во времени?

– Да, сэр, – согласился я. – Простите, вы сказали, что я навестил вас до Реллика?

– Точно.

– Но если он ещё у вас не был, то откуда вы помн…

– Время на Броселианде немного отличается от обычного, Саймон. Я бы не стал об этом переживать. А то можно и поседеть. – И Ксерит подмигнул мне.

– Ясно.

– На Реллике тоже был этот плащ, – продолжал он, многозначительно глядя на меня.

Я похлопал себя по бокам и сообразил, что плащ снова на мне. Но как это могло быть, если Тесса и Тайк по-прежнему находились внутри плаща в чашке?

– Ах да! – сказал Ксерит. – У Реллика тоже были вопросы насчёт плаща. Я сказал ему то же самое, что собираюсь сказать тебе.

– И что же это? – нетерпеливо спросил я.

– Что это очень невежливо – пытаться разгадать тайну другого мага. – Он хитро улыбнулся мне, и его глаза блеснули.

– Вы шутите? – не удержался я. Я не мог поверить, что он будет уклоняться от моих вопросов после того, как я