На удивление, Оливия доводит меня до комнаты молча. Я плетусь за ней и стараюсь не разговаривать. Не хочу. Вдруг она докопается, и я провалюсь? Она узнает, что я…

Сплю с её мужем.

Господи, как же это мерзко звучит!

И поэтому мне частично стыдно перед ней. Скажу честно — так и тянет извиниться. Но тогда она точно всё поймёт.

Мы заходим в комнату, и я уже хочу поблагодарить её, но не успеваю. Как только губы размыкаются, Бельц поворачивается ко мне. Сверкает озлобленным зелёным взглядом. И этот разъярённый, опасный блеск…

Мне знаком.

— Ты… сучка.

И, когда она заносит руку и вцепляется пальцами в мою майку, я, наконец, вспоминаю.

Светлую копну волос, что мелькнула в проёме. Ту радужку зелёных глаз, которая пропала во тьме, как потухший светлячок.

Это была не паранойя.

Она…

Всё видела!

И, судя по тому, как она толкает меня в стену, а я только и успеваю выставить руки вперёд, настроена Оливия агрессивно.

— Что на вас нашло? — мне не страшно, нет. Даже если она и уволит меня… Рихтер не даст. Или найдёт для меня другое применение. Но вот… Нет, всё же мне боязно. Что будет, если она оставит меня здесь? Продолжит издеваться надо мной? И тогда…

Моя жизнь окажется одним сплошным адом. Одна под прицелом двух врагов — худшее, чем тот же Алекс. Который всё ещё не простил меня за тот случай в бильярдном клубе.

Оливия молчит, а меня это напрягает. Я вцепляюсь в её запястье пальцами и стараюсь оторвать от своей майки. Но она стойко смотрит на мою шею. Взгляд словно намертво застывает.

Всего секунда, и её зрачки перемещаются на меня.

— Спишь с моим мужем, значит? — опасно тихо проговаривает. И если до этого мне было не так страшно, то теперь… Я взволнованно сглатываю, и не могу успокоить учащённое от испуга дыхание. Пульс выше нормы. И опять паниковать начинаю.

Только бы не потеряться. Не впасть после этого в истерику, из-за которой опять придётся резать кожу. Только бы успокоиться. Обычные методы — не для меня.

После смерти родителей всё, что могло успокоить меня — причинение себе боли. И, наверное, я так привыкла к ней, что порой рядом с Рихтером, который обращается со мной грубо, я не так сильно на неё реагирую.

В тот момент, когда он лишил меня девственности… Было куда хуже, больнее морально, чем физически.

— Вы что-то путаете, — отвечаю пересохшими губами.

Я догадываюсь, что она увидела.

Засосы.

— У меня есть молодой человек, и мы с ним…

— Правда? — перебивает, усмехаясь. — И что он скажет, если я расскажу ему, что ты отсасывала моему мужу? Он простит тебя? Или выкинет за ненадобностью? Так и останешься шлюхой и подстилкой Александра.

Так значит…

Видела.

Чёрт! Я так надеялась, что ошибаюсь!

Пальцы начинают трястись.

Я не знаю, что ответить. Опять. Отрицать бесполезно. Она ведь всё видела! Тогда! Когда уехала, но… И нет одновременно!

И многое ли она увидела? Услышала? Я ведь тогда… На коленях перед ним стояла. Когда он меня… заставил. Ему отсосать.

— Вы не понимаете… — я пытаюсь оправдаться. Сказать, что я здесь ни при чём! Это всё её чудаковатый муж! И будь моя воля, я бы убежала отсюда, сверкая пятками!

— Мне плевать, — огрызается так, что едва слюна изо рта не вылетает. — Две недели. Это максимум. Столько времени понадобится Рихтеру, чтобы ты ему надоела. А если этого не произойдёт… Я выкину тебя из этого дома. И поверь, вернёшься ты не в свою задрипанную клинику.

Её шипение, словно хлыст, режет по слуху. От её слов уши горят.

— Но тебе лучше уйти самой, — хватка на майке становится немного слабее. Пальцы касаются холодной после улицы кожи. А ногти впиваются в ключицу, из-за чего я слегка жмурюсь. Неприятно. — Но не думай, что ты особенная.

Она резко убирает свою руку. Делает шаг назад, поправляет белый пиджак. Прикрывает на мгновение глаза, пока я хватаюсь за место, где она только что поцарапала меня. Дышать боюсь. Не знаю, почему. Воздух в легких заканчивается, нужно вдохнуть ртом, но я отчего-то леденею, когда понимаю произошедшее.

Его жена обо всём знает.

И я повторяю себе эту фразу, как мантру, третий раз.

— Ты услышала моё предупреждение, — вновь становится равнодушной, будто не она только что припечатала меня к стене. Разминает шею и, не глядя в мою сторону, идёт на выход из комнаты. А я скатываюсь медленно на пол, ноги совсем не держат. Поднимаю свои ладони, которые только недавно зажили от порезов.

Пальцы дрожат. И утихомирить я не могу их даже мыслями о том, что она ничего мне не сделала.

Но почему мне сейчас так обидно? Больно и горько одновременно?

Грудь раздирает от несправедливости. Тело, как и конечности, дрожит от одного осознания, что во всём этом виновата не я!

Потому что Рихтеру захотелось позабавиться! И опять привезти в этот проклятый дом, в котором…

Я уверена: теперь мне не дадут покоя. Теперь уже точно…

Александр

— Ты тяжело дышишь, — замечаю, когда Лив бежит в свою комнату. Да, мы спим раздельно. И я не вижу в этом… ничего такого. Я брезглив. Моя кровать — нечто интимное.

Оливия резко поднимает голову. Не ожидает увидеть меня и теряется.

— Ох, Алекс, не до тебя сейчас.

Она бегает взглядом то по мне, то по стене. Когда я вижу женщину такой, долго думать не надо. Это состояние я узнаю всегда. Вижу его часто, когда после официальных вечеров мы остаёмся одни.

Она хочет проскочить мимо, но я хватаю её за запястье. Бельц зло выдёргивает его, шипит и, когда понимает, что это бесполезно, поднимает на меня свой гневный взгляд.

— Знаешь что, Рихтер, — выплёвывает с ненавистью. Забывается. — Я знала, что ты охуевший, но не настолько, чтобы в наш дом свою любовницу тащить!

— Мой дом, — обрубаю. Слишком много на себя берёт. — Лив. Мой. Если тебя что-то не устраивает — уходи. Но не забывай — я тебе нужен, а не ты мне.

И она прекрасно это знает.

Горящий ненавистью взгляд мигом тухнет. Растерянно смотрит на мое лицо.

— Молодец, — хвалю. Меня сложно вывести из себя. Но если сделать это, я не остановлюсь. Уже было такое. И Оливия была свидетельницей таких прецедентов. — Ты же не хочешь, чтобы все остальные узнали о нашей маленькой тайне?

Да. Не хочет. Она ведь сама пришла, попросила меня о помощи. Я ей её оказал. Взамен на