– Заявлялась тут, – Светлана Петровна скривилась. – Целыйспектакль устроила. Насилу ее вытолкали. Все нервы нам вымотала, змея.

– Когда заявлялась?

По подсчетам Митяя, Ольге оставалось сидеть еще год снебольшим.

– Да осенью еще, с этим своим, юродивым… Ее по амнистиивыпустили, а она сразу давай права качать. Ну, Стасик-то ее быстро окоротил…

Адрес общежития дал Митяю Григорий Матвеевич.

– Я, Оль, как сумасшедший гнал, два раза гайцы тормозили.

– Зачем?

– Как – зачем? Работа у гайцов такая – полосатыми палкамимахать.

– Зачем ты гнал как сумасшедший?

Сказать правду? Потому что теперь ты – моя? Больше у тебяникого нет, и я торопился забрать тебя отсюда? Увезти к себе? Согреть?Приручить? Потому что ты мне нужна. Потому что я ждал десять лет и вотдождался.

– Увидеть тебя хотел.

– Увидел? Что-то еще надо?

А она изменилась. Жесткая стала. Но все равно красивая…

– Да ничего мне не надо!

– Не надо, и уходи.

Митяй выбил из пачки сигарету, закурил – не сразу, с третьейпопытки, так руки дрожали.

– Я… поговорить приехал.

– Дай сигаретку.

Митяй протянул пачку, зажигалку поднес:

– Ты ж вроде не курила никогда?

Она взяла сигарету, затянулась в кулак, пустила дым ему влицо:

– Та, которая не курила, была не я, Митя. Ты к той приехал?

– Я к тебе приехал. Пойдем… покатаемся?

Ольга хохотнула – резко, словно ножом полоснула:

– Я уже накаталась, Митя.

Все же он уговорил ее сесть в машину. Они ехали по шоссе, иОльга подумала, что все повторяется, как в дурном сне: ровно так же она ехаласо Стасом. Он тогда привез ее на свалку и сказал, что любит другую. Когда этобыло? Три месяца назад? Четыре? А кажется, будто жизнь прошла.

Стас тогда в машине все молчал. Говорила она. А теперьнаоборот. Митяй говорит, говорит… Зачем? О чем?

– Оля, я тебя тогда предупредить хотел! Мы со Стасом сошколы еще… а потом в армии…

– О чем ты? Это все не имеет значения.

Митяй тряхнул головой:

– Имеет! Может, если б предупредил, ты бы грудью наамбразуру не полезла…

Какая еще амбразура?

– Ты же вместо него в тюрягу пошла!

Вот как? Так Митяй в курсе?

– Откуда ты знаешь, что я за Стаса пошла?

– Все знают!

Врет. Никто не знал. Ну, может, кто-то и знал, но уж точноне все.

– Я тебя, Оль, про Зинку предупредить хотел… Рассказать…

– Митя, я ничего не хочу слушать.

– …А до Зинки Катя была, а до нее Аня или Маня, что ли!..Все в курсе были, одна ты у нас… святая.

Она вцепилась в руль, вывернула так, что машина пошла юзом:

– Тормози! Сейчас же!

…Ольга стояла на обочине, мяла в горсти снег. Он подошелсзади, положил руку на плечо:

– Оля… Не надо. Иди в машину. Холодно…

Она позволила накинуть себе на плечи дубленку, отвести вмашину. Губы синие, совсем закоченела. Митяй включил печку на полную мощность,стал растирать ей ледяные пальцы. Она сидела, не шевелясь, уставившись передсобой. Потом спросила:

– Мить, а правда, что она у него… два года?

– Да правда, все правда! Тамарка, секретарша ваша, помнишьее? Так вот она Зинке звонила, когда ты с работы уезжала, и та тут как тут! Дау нас город… полтора человека, все знали, одна ты!..

Ольга отобрала руки, отодвинулась:

– Зачем ты приехал? Рассказать мне, что я дура? Не толькобывшая зэчка, но еще и дура?

Он хлопнул по рулю – так, что клаксон взвыл дурным голосом:

– Конечно, дура! Еще бы не дура! И я тебя люблю. И всегдалюбил! Когда на Ленке женился, любил! Когда ты детей родила, любил! И когда тыза него на нары пошла, все равно любил! И сейчас люблю!

Она вдруг помягчела, улыбнулась, став на минуту той,прежней, девочкой-художницей, в которую Митяй без памяти влюбился на свадьбесвоего друга. Погладила его по щеке:

– Не выдумывай, Митя. Тебе меня жалко, вот ты и выдумываешь.Почему ты ему не помог, Митя? Когда все это… заварилось? Ты же в городе всех ився знаешь? А ты?..

Он отвел глаза.

– Я его наказать хотел. Потому и не стал.

– Меня ты наказал, Митя, и больше никого. Отвези меняобратно, пожалуйста. Мне на работу рано вставать.

Митяй кричал, что никуда не уедет. Просил, умолял, чуть нена коленях ползал:

– Оля! Поедем со мной! Ко мне! Мы все сначала начнем! Я всесделаю, клянусь!

Но она не хотела ничего начинать заново, вот в чем беда. Онани о ком, кроме детей, думать не могла. Она никому не верила больше. Никого нелюбила. И ей никто никогда не будет нужен, кроме Мишки с Машкой.

– Ты, Митя, хороший мужик, наверное… Но это не ко мне.Прости.

Наверное, если бы Митяй тогда предложил ей денег, если быобещал помочь отсудить детей – она бы согласилась. На все согласилась бы. Житьс ним, спать, ноги мыть, воду пить, тапки носить в зубах. Но он не предложил.Не догадался.

Было воскресенье. Чуть потеплело, и с крыши капало. Солнцешпарило во всю силу, под окном проснулись воробьи… Надежда на весь день укатилана экскурсию, которую сама же и организовала. Ольга была предоставлена самасебе, и от этого остро хотелось повеситься.

Она ненавидела выходные. В будни живется просто и ясно: вчетыре часа встал, до восьми вечера – работа, потом – в койку, и спать, и таквсю неделю. Но в воскресенье есть свободное время на то, чтобы вспоминатьдетей, жалеть себя, снова и снова переживать, что у нее отнимут родительскиеправа.

Ольга послонялась по комнате, взяла с тарелки пирожок сморковкой – Надежда вчера напекла, – пожевала, отложила в сторону. Чемзаняться? На улицу выходить не хочется. Там сейчас полно детей, гуляют сродителями, радуются погожему дню… На детей Ольга не могла спокойно смотреть,сразу начинало сердце щемить, и на глаза наворачивались слезы.