Под утро ей опять приснился тот же самый сон.

Этот сон мучил ее, и, ложась спать, она заранее боялась иждала его. Он повторялся, но в разных вариациях, и в них была некая иезуитскаяизощренность – в том, что вроде бы все то же самое, но всегда с какими-тоновыми деталями.

Она боялась этих деталей и в то же время упивалась ими, какбудто в них было предчувствие судьбы, и она страшилась и хотела заглянуть зазанавес – вдруг там показывают то, что еще только когда-нибудь будет?..

И как пережить, если это будет на самом деле?

Сны были фотографические, четкие.

Впрочем, она и видела фотографии. Множество фотографий. Всеони – яркие, радостные, чудесные. На них – счастливая семья, «семейнаяхроника».

Она сама, и дети, и Стас, и что-то такое веселое, пикникили, может, день рождения. Новогодняя елка с горой подарков под ней.

Стас в маске волка, смешной такой и совсем не страшный,милый, домашний, прирученный волк. И она в маске, только не знает в какой,посмотреться бы в зеркало, но его, как назло, нет! И она все ищет глазамизеркало, чтобы взглянуть, понять, кто же она, – и не находит.

А потом весна, зеленеющие деревья, речка под горой, дети вярких куртках бегут по берегу. Бабка в платочке на крохотной железнодорожнойстанции, «весенняя» толпа пассажиров с корзинами и саженцами, обмотанными тряпкамии пакетами.

Откуда взялась эта бабка? Может, она видела ее давным-давно,когда со Стасом на дачу ездили?..

Потом она смотрит детские рисунки, это уже дома или вбольшой светлой студии. Там почти нет мебели, зато много окон и широкогопростора. Рисунки радостные, спокойные и совершенно разные – цветы, непонятныезвери, кляксы. А вот на рисунках осень, желтые листья, синее небо.

Даже во сне она знает, что сейчас все закончится. Она знаети тянет и тянет время, боясь повернуться, потому что за спиной всегдаоказывается одно и то же.

Огромное пустое помещение, и она в нем одна. Больше ничего иникого нет, только огромное пыльное зеркало на стене. Ее тянет к нему какмагнитом, она не хочет идти, но все-таки идет, какая-то сила словно тащит ее.Она не хочет смотреть, но как преступник, которого тянет увидеть жертву,все-таки поднимает голову и вглядывается в мутное изображение.

И как только она начинает различать свое лицо, зеркало вдругтрескается, и осколки с грохотом сыплются на пол, ей под ноги!..

Всхлипнув, Ольга резко села в постели.

В голове как будто остались осколки стекла, было остро,колко и страшно, и слезы, которые она вытирала кулаками, тоже казались ейстеклянными.

Да нет. Самые обыкновенные слезы. Она постепенно приходила всебя, и дыхание успокаивалось. И проклятые осколки перестали колоть.

Утро, кажется, раннее. Будильник еще не звонил, точно. И,похоже, она разбудила Стаса. А ему бы надо поспать!..

Он заворочался рядом, и она тихонько пошептала ему на ушко,как маленькому:

– Чш-ш…

– Оль, ты чего?.. Утро, что ли?

– Ты спи пока.

Ей хотелось его поцеловать, такого сонного и такого родного,и она поцеловала, коснувшись губами, легко-легко.

– Сколько там?

– Только полвосьмого.

Стас зевнул и потянулся.

– И чего тебе не спится?..

– Да опять приснилась ерунда какая-то…

Ему не хотелось вникать в «ерунду», которая ей приснилась.Ему хотелось еще поспать, ну хоть десять минут – он вообще был соня, рановставать не любил и не мог, и для него всегда важны были эти утренние десятьминут.

И Ольга об этом знала. Недаром они прожили вместе стольколет.

Он еще повозился под одеялом и сказал с добродушнымнеудовольствием, уже почти проваливаясь в сладкое марево:

– Сама не спишь и мне не даешь…

Ольга потрясла головой, прогоняя остатки дурацкого сна, иозабоченно посмотрела на будильник. Хочешь не хочешь, а надо вставать, валятьсябольше нельзя!

Сейчас навалится день, разгонится и покатится – день какдень, ничего особенного, вчера был такой же, и завтра, бог даст, будет не хуже.

Маленькой в книжке про Ходжу Насреддина Ольга читала, что вразмеренной, привычной и уютной жизни каждый день бесконечно долог, но,складываясь в годы, месяцы и недели, время мчится с непостижимой быстротой –оглянешься назад, и захватывает дух!.. Казалось бы, всего ничего, а целаявечность уже прошла.

Казалось бы – поженились только вчера, свадьбу сыграли!..

Вот именно «сыграли», а не «отпраздновали» и не «отметили»!Все было «по правилам», так, как надо, как «полагается».

Поначалу Ольга пыталась протестовать против аккордеона, тетиКлавы и дяди Петра, а также против каравая на рушнике, дальних родственников издеревни, которых жених с невестой в глаза никогда не видали, против трехбутылей мутного самогона, которыми очень гордился будущий свекор, утверждая,что содержимое бутылей гораздо лучше магазинной водки.

– Да ты глянь, глянь, – говорил он Ольге и толкал ее в бокзаговорщицки. – Чист, как слеза младенца! Никакой сивухи! Хоть генераловугощай!..

Будущий свекор всю жизнь прослужил водителем у разнообразных«больших начальников» и в генералах, по всей видимости, разбирался хорошо.

Ольге наплевать было на генералов, на свекра с егосамогонным энтузиазмом, на свекровь, которая поджимала губы и говориласоседкам, что еще неизвестно, что выйдет из снохи. Странная какая-то,восторженная, рисованию училась, хотя чего ему учиться, рисованию этому, толькоденьги переводить!.. Самое главное, самое важное – у нее, Ольги, есть Стас и еенеобыкновенная, огромная любовь к нему, какой, конечно же, ни у кого никогда небыло и не будет!

Стас, высоченный, широкоплечий, сильный, хватал ее подколенки, сажал на плечо и носил – просто так, от радости жизни, от того, чтоона казалась ему маленькой и легкой, как пушинка!.. А она держалась за его шею,болтала ногами и замирала – от высоты, от счастья, от любви, от предчувствияеще бóльших, необыкновенных радостей.

Потом они целовались за смородиной на свекровиных «шестисотках», куда Ольга приезжала на «смотрины». Все соседи должны были оценитьневесту. Стас считался завидным женихом – работящий, непьющий, предприимчивый,да и семья на ногах стоит крепко, деньжонки водятся, дачка достраивается,машина «Волга», ухоженная, чистенькая, не развалюха какая-нибудь, как у некоторых!..