И вот тогда я поняла, что никакого реального выбора у меня уже нет, что мои варианты закрыты.

Если только не хочешь нарушить все обещания и жить, ничем себя не связывая и не ограничивая. Ничто не проходит бесследно…

«Выбор, варианты, последствия…» Кейт поднялась, налила чашку приготовленного Крисом кофе, размешала. Странное отношение к поиску спутника жизни – ограничение вариантов и стиля жизни в силу предпочтения одного типа партнера другому, – хотя формально верное. Последствия выбора могут быть не вполне ясны в момент принятия решения. Но обернись, посмотри, куда же ты пришел, и они там – призрачные, отвергнутые тобой тропинки, ведущие в те места, в которые ты никогда уже не попадешь.

В комнату забрела Пайпер и попросила оладий. Судя по рассеянному взгляду, она еще не совсем проснулась. Потом она свернулась на диване, подтянула одеяло и подсунула ножки под материнское бедро. Кейт вздрогнула от прикосновения холодных пальчиков, но тут же подтянула дочкины ножки поближе и потерла, согревая. Чисто автоматическое действие, импульс – обеспечь комфорт ребенку, даже жертвуя своим.

Кейт улеглась рядом и обняла дочь одной рукой. Волосы Пайпер отдавали вербеновым шампунем, хотя Кейт всегда говорила, что от нее пахнет медяками и морковкой, потому как волосы у нее того же бледно-медного оттенка, что и у Криса. Кейт потянулась за дневником, но прежде чем закрыть его, прочла последние строчки записи:

«Дейв пробился ко мне в 11:59. «С Новым годом, мисс Дроган». Вокруг творился обычный хаос, на экране падал шар, и шампанское лилось так, словно мы выиграли Суперкубок. Он крепко поцеловал меня в губы, потом отступил, окинул оценивающим взглядом и медленно, с тягучим южным акцентом сказал: «Думаю, этот год будет последним для фамилии Дроган. Она исчезнет».

* * *

Последний день лагеря; Кейт поплавала, а потом вернулась домой и собралась почитать во дворике. Налила чаю со льдом и поставила стакан напротив дневника, будто для невидимого друга. Страницы с записями, касавшимися первых месяцев 1994 года, летели быстро. Мягкое сопротивление Элизабет Дейву понемногу слабело. Забытый стакан с чаем грелся под солнцем.

В марте Элизабет и Дейв отправились в Джорджию на шестидесятипятилетие его отца. Ничего подобного огромному, в стиле греческого Возрождения, дому Мартинов она еще не видела. Окруженный дубами и магнолиями, он казался центром некоей плантации. Сильное впечатление на нее произвела доброжелательная, товарищеская атмосфера в семье. Братья Дейва оказались такими шумными, что Элизабет несколько раз скрывалась в ванной, чтобы хоть немного побыть одной, в тишине. Более несхожих между собой людей, чем его родители, ей еще не встречалось.

«Всем заправляет отец Дейва, за ним во всех вопросах последнее слово. В свой день рождения он устроил Дейву головомойку из-за того, что тот не пробился в число участников турнира на Гавайях, и продолжал даже после того, как это уже перестало выглядеть забавным. Мать Дейва – женщина в высшей степени спокойная, немного заторможенная и со всем согласная. Похоже, принимает седативы».

Повсюду в доме были фотографии сестры Дейва, Дени, красивой женщины, навечно оставшейся тридцатилетней. Ее муж, Зак, приехал с двумя детьми, и с ними Дейв был образцово весел, терпелив и внимателен. Примерный дядя. «Он жутко их балует». Члены семьи говорили о Дени так, словно она просто не смогла приехать. Все, но не Дейв. Он о сестре не упомянул ни разу, а когда это делал кто-то другой, выходил из комнаты.

Странно, подумала Кейт, что он окружил себя такой стеной молчания, не пожелав обсуждать это даже с Элизабет, которая и сама потеряла сестру и мать.

Пятница, 18 марта 1994 года

Сегодня вечером, когда мы сидели с Дейвом на веранде, я сказала, как это приятно, что все в семье помнят Дени, говорят о ней и что это, наверно, хорошо для детей. Мы сидели на качелях, и Дейв тихонько их раскачивал, отталкиваясь от пола то пяткой, то пальцами. Солнце успело опуститься на добрых три дюйма за куст азалии, прежде чем он ответил:

«Да, наверное, особенно для детей».

Я понимала, что затрагиваю рискованную тему, но все же решила попытаться и спросила, не скучает ли он по ней больше, когда бывает дома. Мы оба смотрели на закат, как будто в мире нет зрелища более захватывающего, и пауза растянулась, как мне казалось, в часы. «Дома я или нет, это ничего не меняет, – сказал наконец Дейв. – Мне просто ее не хватает».

Я собиралась сказать, что у меня тоже была сестра, но промолчала – это прозвучало бы не к месту. Не только потому, что я как бы пристраивалась к его горю, но потому, что видела, как он это воспримет: «И ты говоришь мне об этом сейчас?..»

Кейт перечитала последнее предложение. Элизабет так ничего ему и не сказала.

…Я так и не смогла найти слова, чтобы рассказать, что с ней случилось; не могу даже представить, что говорю это вслух. Когда едешь впереди кого-то, кому нет еще и восьми, то что бы ни произошло у тебя за спиной, вина все равно твоя. Тем более если ты был беспечен. И особенно непростительно, если ты пытался оторваться, потому что тебе не нравилось, что за тобой кто-то тянется, ты не чувствовал ответственности за кого-то другого. Разве можно такому доверить детей?

Воскресенье, 20 марта 1994 года

Уезжаем завтра. Даже не думала, что мне будет здесь так хорошо. У большой семьи собственная жизнь, и она втягивает тебя, как какая-нибудь коммуна.

Прошлым вечером, когда мы с Заком мыли посуду, у нас случился странный разговор. Он спокойнее братьев, и, мне кажется, ему тоже хочется порой отступить в тень. Зак расспрашивал, как я познакомилась с Дейвом, давно ли мы с ним, и когда я ответила, что уже полтора года, он сказал: «Это хорошо». Он так странно это сказал. Не так, что, мол, «да, это замечательно», но так, что, мол, «это хорошо для него».

Я не знала, как реагировать, и мы с минуту молчали. Потом решила спросить о детях, но он опередил: «Хорошо, что вы, ребята, вместе. Таким счастливым я Дейва давно не видел».

Мне показалось, что он не против поговорить о Дени, и я поинтересовалась, какими они были в юности. Зак сказал, что они были как близнецы и что Дени после колледжа ездила с братом по мини-турнирам. А потом добавил что-то странное – мол, «он рад, что Дейв не бросает гольф». Помолчал и снова заговорил. Мол, «в какой-то момент начало казаться, что Дейв вообще не может ни за что зацепиться, что ему нужен хороший толчок». Нет, это никакие не придирки, но после смерти сестры Дейв как будто вообще перестал что-либо ценить, и теперь он, Зак, рад, что это не так.

Наверно, это несправедливо, но я невольно вспомнила Берту.

После возвращения в Нью-Йорк они несколько месяцев жили счастливо и безмятежно. Иногда Элизабет сопровождала Дейва в его поездках, а те выходные, когда он никуда не уезжал, они проводили вместе.

Как-то раз, после стандартного обследования у гинеколога, ей позвонили на работу.