Ребенок не издал ни звука, но мужчина через проход снова поднял глаза от газеты, посмотрел на то, чего не могла видеть она, снова взглянул на нее и печально покачал головой.

Противная соседка не возвращалась довольно долго, а когда вернулась и снова ввинтилась на сиденье, запах фиалок уступил вони немытого тела, а вонь масла для жарки стала почти осязаемой.

К тому времени Салли достала молитвенник (ей очень хотелось бы открыть роман, но она испугалась, представив, к чему может привести разговор о нем), женщина тут же подчеркнуто наклонилась, чтобы посмотреть, что она читает. Потом снова откинулась на спинку.

– У вас парень когда-нибудь был? – спросила она.

Салли перевернула страницу и, кивнув, извиняясь пожала плечами, точно слишком поглощена молитвами, чтобы разговаривать. Но она заранее отрепетировала, как, если женщина надавит, использует имя и личность Патрика Тирни, которого знала всю свою жизнь, чтобы создать портрет настойчивого ухажера, которому в конечном итоге отказали. В истории, которую она рассказала бы, если бы соседка стала наседать, воображаемый Патрик Тирни выглядел лучше, чем в действительности, вроде высокого Чарли с голубыми глазами, а его семья – повыше рангом (отец – не швейцар, а солдат) и профессия тоже (не рабочий, а студент-медик). Она сказала бы этой неотесанной женщине, что Патрик Тирни с трудом сдерживал слезы (стоически), когда сегодня провожал ее на вокзал, – в реальности же он просто сказал вчера вечером, когда заглянул попрощаться с сестрами: «Гарантирую, ты вернешься. Такая жизнь не для тебя».

Но разбитная соседка не стала наседать. Взмахнув рукой, точно зная, что кивок Салли – ложь, она наклонилась порыться в сумках. Из одной она достала сэндвич (теперь запахло ливерной колбасой и луком) и принялась молча, но жадно, с пыхтением есть.

По мере того как мир за окном утрачивал свет и краски, пассажиры принялись доставать еду, и вагон заполнила вонь мясных консервов, сыра и старых яблок. Сигаретный дым, как туман, собирался над головами и шляпами пассажиров. В одном конце вагона вспыхнула ссора. Салли увидела, как проводник остановился в проходе одернуть дебоширов. Мимо снова прошел бритый ребенок, как в трансе балансируя между сиденьями. Несколько минут спустя, когда поезд дернулся, он издал вопль, перекрывший даже лязг колес и гул локомотива. Его мать, которую Салли со своего места не могла видеть (только часть смятой матерчатой шляпы на тонких седеющих волосах в проеме между спинкой и стеклом), спала, привалившись к окну. Услышав крик, она вскочила и, горбясь, бросилась бегом по проходу. Секунду спустя она уже тащила мальчика назад. Тот вопил. Руками он прикрывал глаза, а рот превратился в заплесневелое отверстие. Швырнув мальчика на сиденье, мать нырнула следом. Снова послышался звук затрещины, но на сей раз с явным эффектом: возмущенные вопли мальчика поднялись на регистр выше.

– Заткнитесь! – потребовал кто-то.

– Поделом им, – сказала соседка Салли.

Мужчина через проход аккуратно сложил газету, сунул себе под мышку и натянул на глаза шляпу.

Когда Салли наконец решилась встать со своего места и воспользоваться туалетом, пол там оказался мокрым. Подошвы ее ботинок неприятно липли к полу, когда она возвращалась на свое место. Салли пошла в вагон-ресторан под конец обслуживания, как советовали сестры, но ей пришлось ждать в качающемся коридоре, и, пока она ждала, мимо протиснулся мужчина, от которого пахло алкоголем, причем он не просто протиснулся, а практически прижался своей грудью к ее, дыша ей в лицо перегаром. Когда Салли наконец усадили, за столиком уже сидела девушка одних с ней лет (Салли не сомневалась, что уж она-то ее возраста) и заканчивала обедать. Одета она была в элегантный темный костюм и шляпку с вуалью, и поначалу Салли испугалась, что это богатая девушка из преуспевающей семьи, из тех, что фыркали, меряя ее взглядами в церкви. Но не прошло и минуты, как Салли заметила, что ткань на жакете девушки лоснится, а обшлага обтрепанные. Салли умела распознавать подержанные вещи. И вуаль была порвана. Девушка попыталась скрыть это при помощи шляпной булавки, но вуаль расползлась и распушилась, выставив на всеобщее обозрение прореху, словно шляпка насмехалась над своей недостойной владелицей. Салли поняла, что внешний шик девушки – сплошь видимость.

Когда Салли заказала себе чай, девушка попросила то же самое и порцию ванильного мороженого в придачу. Потом тепло улыбнулась через маленький столик.

– Едешь в Чикаго? – спросила она, а Салли только осторожно кивнула.

Она уже усвоила первый урок своей первой поездки. Но девушка словно не заметила кивка. Она заговорила, налегая грудью на стол, точно, не будь тут его, она заползла бы Салли на колени. Было что-то трогательное в потоках ее слов. Она сказала, что едет из Бронкса в Чикаго к мужу, который наконец нашел там работу. У него два года работы не было. Почти столько же, сколько они женаты.

Тут она выпрямилась, чтобы позволить официанту поставить чайные чашки и серебристую креманку с мороженым. Открыв на коленях сумочку, она начала в ней рыться, не переставая при этом разговаривать. Она так скучает по мужу. Просто как сумасшедшая.

– Это похоже на зуд, – сказала она.

Миссис Тирни иногда говорила: «Зудит там, где никак не почесать», что всегда вызывало у матери Салли смех.

– Я просто с ума схожу, – продолжала девушка. – Мне так без него одиноко!

Не замолкая, она достала из сумочки флакончик и уронила в горячий чай несколько капель прозрачных духов. И глазом не моргнув, она потянулась через стол и без спросу плеснула немного в чашку Салли.

Салли удивленно и протестующе подняла руку.

– Полезно для здоровья, – пояснила девушка, ненадолго отвлекаясь от своей повести.

Когда они только-только поженились, продолжала она, то жили у ее матери в Бронксе, но они вечно ссорились, поскольку он не мог найти работу. Поэтому он уехал в Чикаго. (Девушка облизала мороженое с тыльной части ложки.) Она даже не знала, где он живет. Ее мать сказала, мол, наверное, на улице. Она написала, чтобы спросить его, вдруг он правда живет на улице, но он ни разу не ответил. За полгода пришло только два письма, в которых говорилось, что ему не везет и он все еще ищет.

– Я с ума схожу, так я по нему скучаю, – повторила девушка.

Отпив чаю, она поджала губы.

– Неплохо, – сказала она и кивнула Салли, чтобы та попробовала свой. – Лучше, чем сливки и сахар.

Салли неохотно подняла к губам теплую чашку. Она ожидала почувствовать вкус лаванды или розовой воды, вкус духов, но в небо и язык ей ударило нечто жаркое. Ей словно обожгло нос и глотку разом, на глаза навернулись слезы. Она закашлялась.

Девушка рассмеялась.

– Это виски, – сказала Салли. Она кое-что знала о его вкусе – мама давала ей чайную ложку виски, когда она простужалась, или втирала в десны, когда болел зуб.

– Конечно, – кивнула девушка. – Полезно для здоровья. – И потянулась за кусочками сахара на столе между ними. Два она бросила в чай Салли. – Попробуй теперь, – предложила она, и Салли подчинилась.