Холодок в отношениях между лордом и леди на Маунт-стрит, по-видимому, растаял. Так за суровой зимой приходит долгожданная весна. Лорд объявил всем без исключения, что в начале следующего светского сезона ожидается появление маленького Маккензи.

Май 1877 года

Мак заблаговременно подготовил холсты и рамки. Он хотел быть готов к приходу Изабеллы, чтобы у нее не осталось времени передумать.

Если она вообще придет. За ужином Изабелла не разговаривала с ним лично, хотя и не обходила его присутствие ледяным молчанием, как это было в Донкастере. Она болтала с Бет, обменивалась репликами с Хартом, втянула в разговор Йена.

Мак наблюдал за Йеном, поражаясь произошедшим с ним переменам. Его младший брат, человек с израненной душой, который раньше мог надолго уйти в себя, никого не замечая вокруг, теперь был разговорчив, конечно, по сравнению с прежним Йеном, и всякий раз, когда он смотрел на свою жену, на его губах блуждала улыбка.

Правда, Йен все еще неловко чувствовал себя, когда встречался взглядом с кем-то, кроме Бет, и ловил каждое ее слово, глядя на ее губы, как будто ему нравилась их форма. Но теперь ему лучше, чем прежде, удавалось следить за нитью разговора других людей. Никакой отстраненности, никаких внезапных приступов раздражения. Он смотрел на Бет с явной любовью. И это Йен, которому всегда было непросто выразить словами свои мысли. Бет словно возродила Йена к жизни, и Мак всегда будет благодарен ей за это.

Йен заметил, что Мак смотрит на него, и наградил его торжествующим взглядом. Какая дерзость! Братья много лет пытались пробудить в Йене энергию жизни, а две женщины открыли для него мир: Изабелла — сестринской любовью, а Бет — любовью жены.

После ужина Мак отправился в студию, чтобы подготовиться к завтрашнему утру. Он урвал несколько часов сна на диване, который поставил там, потом встал задолго до прихода Изабеллы, надел свой традиционный килт, башмаки и платок, чтобы не испачкать краской волосы.

Когда точно в девять Изабелла открыла дверь, Мак стоял, склонившись над столом, и смешивал краски. Он не оглянулся, когда она вошла. Послышался шорох шелковой ткани, и у Мака задрожали руки.

— Боже мой, здесь и правда тепло, — изумленно сказала Изабелла. — Я надела теплый халат, но ты, похоже, затопил камин.

— Это Беллами. — Мак, не поднимая глаз, решительно продолжал смешивать краски. — Мы же не можем загубить ее светлость, правда? Запри дверь, любовь моя, если не хочешь, чтобы кто-нибудь из членов семьи случайно не наткнулся на тебя в костюме Евы.

Щелкнул замок. Зашелестел халат Изабеллы, пока она пересекала комнату.

— Мне сесть?

Мак продолжал смешивать краски, чтобы получить свой знаменитый оттенок желтого.

— Тогда я устроюсь поудобнее и буду ждать, когда ты будешь готов.

Мак резкими движениями водил мастихином[3]по палитре. Добавил немного зеленого, оказалось, слишком много. Проклятие. Пришлось начинать все сначала.

— Я сегодня утром чудесно покаталась верхом, — сказала Изабелла. — Отличная погода. Бодрящий воздух.

Немного кадмиевой желтой — будет то, что надо.

— Харт ездил со мной. Мы много разговаривали. Он спрашивал, как я отнесусь к тому, если он снова женится.

Мак напряженно работал всеми мышцами, пока размешивал до нужной консистенции большой объем краски. Тот, кто утверждает, что писать красками физически нетяжело, просто ничего не понимает в этом деле.

Мак, собравшись с силами, наконец повернулся.

Изабелла сидела на краю кушетки, как впервые выехавшая в свет девушка на своей первой чайной церемонии. Ноги она аккуратно поставила на пол, руки положила на колени. Рыжие волосы были собраны в простой узел, из которого выбилось несколько прядей. На ней был широкий халат, но шелк льнул к обнаженному телу, а из открытого ворота скромно выглядывала мягкая округлость груди. О Боже!

Кушетку без спинки Мак поставил перед занавесом из темно-красной парчи. Кушетка имела конструкцию канапе: один конец был приподнят, так что леди могла откинуться назад, полулежать или полусидеть. Кушетку украшали драпировка из белого шелка и гора золотистых подушек. Рядом на столике стоял кувшин с яркими желтыми розами. Некоторые бутоны уже поникли.

— Ложись. — Мак резко вздохнул и заставил себя отвернуться. — И прикрой живот белой тканью. Через минуту я начну.

Такие же рекомендации он приказным голосом отдавал многим натурщицам, не испытывая при этом никаких чувств, когда они выскальзывали из своей одежды и эффектно устраивались там, где он предлагал. Для Мака натурщицы представляли интерес лишь с точки зрения формы и колорита. Они терпеливо держали предложенную художником позу, не разговаривая, не хныкая и не пытаясь флиртовать с ним.

Мак взял кисть и подошел к мольберту, не отрывая взгляда от холста. Краем глаза он увидел, как Изабелла развязывает пояс халата, и услышал громкий стук собственного сердца.

«Но я ведь и раньше писал ее. Это всего лишь картина, и больше ничего».

— Вот так? — услышат он ее голос.

Ему надо посмотреть на нее. Как он, интересно, собирается писать, не глядя на нее?

Мак посмотрел в ее сторону и едва сдержал стон.

Изабелла лежала, опираясь на один локоть, вполоборота к нему, прикрыв живот струящейся белой тканью, оставив на виду нежные груди с темными сосками и ярко-рыжий треугольник волос между ног. Когда они поженились, Изабелле было восемнадцать, ее груди, были высокими и упругими, как два персика. Спустя шесть с половиной лет грудь стала полнее, бедра округлились, женственные изгибы тела заменили угловатость фигуры молоденькой девушки. Она была так прекрасна, что Маку хотелось плакать.

— Мак? — Изабелла подняла руку и щелкнула пальцами. — Ты здесь, Мак?

— Задумался.

Мак заставил себя посмотреть на нее с беспристрастным лицом, как будто это была ваза с фруктами, которую он поставил для рисования. «Фрукты. Господи, помоги мне!»

— Это должна быть эротическая картина, а твоя поза слишком скучная и однообразная.

— Но мне мало что известно об эротических картинах.

— Представь, — Мак с трудом сохранял спокойный тон голоса, — что твой возлюбленный несколько раз овладел тобой и потом оставил одну.

— О Боже.

Изабелла села, поджав под себя ноги, и как будто стала что-то писать на коленке.

— Что, скажи, пожалуйста, ты делаешь? — уставился на нее Мак.

— Пишу прошение своему адвокату, указываю имя обольстителя и сумму, которую я ожидаю получить в возмещение ущерба.

— Восхитительно, любовь моя. — У Мака опять заколотилось сердце. — А теперь ложись. И раскинься небрежно.