– Бестужев также просил предупредить, что герцогиня Иоганна у него под большим подозрением, она много раз встречалась с Мардефельдом и пересылала через него письма. Канцлер, правда, не сумел заполучить эти бумаги, за что нижайше просит простить его, – Апраксин потупился, точно провинившийся ребенок, – но полагает, что в них шпионские донесения.

– Письма герцогини у нас давно перехвачены, списки сделаны. – Довольный собой, Ушаков вытащил из-за манжета бумаги. – Слышали, как ее называют при дворе? «Королева». Читая сии трогательные послания, я, признаться, смеялся до слез. Прелестнейшей шпионке безумно нравится в России. Представляете, все, что делается для ее дочери, она приписывает исключительно своему высочайшему авторитету. Все ее письма похожи одно на другое, она либо хвастается своим высоким влиянием на Ваше Императорское Величество, либо описывает, какие новые почести получает. Вот, к примеру, – он послюнявил палец и, поднеся к свету листок, прочитал: «Мне страшно при мысли, что все это делается для меня, для которой в Германии еле слышно стучали в барабан, а чаще всего и того не делали…» Это о торжественной встрече принцессы в Риге. Или вот: «Здесь мне прислуживают как королеве. Меня посещали дамы, я уже играла в карты и ужинала с теми из них, которые признаны того достойными». Также она хвастается своей нежной дружбой с будущим зятем и тем, что благодаря ее усилиям положение в обществе прусского посланника упрочивается с каждым днем. Если позволите, я не стану всего читать.

– Вот вместе с ним мы ее и вышлем. Дай бог мне не сорваться до свадьбы и не выставить эту гадину раньше времени.

– Раньше нельзя, мать имеет все права на свое дитя, но зато, когда она утратит их, передав мужу… – Разумовский присвистнул.

– Может, услать ее куда-нибудь на время? Чтобы не мешала.

– Так она и не мешает, – добродушно усмехнулся Апраксин, – пока что герцогиня сильно опечалена состоянием дочери. Она хоть и не перестает писать Фридриху, но из-за состояния Фредерики не может посещать балов и ходить в гости, так что вред минимальный.

– Тем более, что ее милость в тягости, – выложил свой очередной козырь Ушаков. – Во всяком случае, отрываясь от больной дочери, она носится по всему городу в поисках средств для умерщвления плода…

– Действительно, негуманно изгонять из страны беременную женщину? – вторил отцу Апраксин.

– Ага, беременную женщину с пятьюдесятью тысячами долгу? – поддержал в свою очередь пасынка Ушаков.

– Ладно вам, ладно, развеселились! – в шутку прикрикнула на них Елизавета. – Прямо как дети малые, вы бы еще поздравление герцогу отправили! Скажите лучше, Степан Федорович, как там моя Анна Васильевна, Полинька говорит, вы к ней заезжали. Кстати, забавное дело, Полинька Самохина ни капельки не похожа на свою сестренку. Крупнее, шире, выше, но при этом с ангельским характером, и такая услужливая. – Елизавета Петровна чарующе улыбнулась. – Клад, а не девушка. Жалко, что Бецкой заинтересовался ее распутной сестрой и совсем не обращает внимание на Полину. Я ему давеча сама намекнула, какой, мол, смысл о коварной изменнице слезы лить, когда рядом этакий цветочек? Он же у нас известный любитель опекать юношество. Вот сестрицу свою воспитал, теперь бы Полиньке французский преподал, а то ведь она ни бельмеса не знает, затем и сошлись бы. Хорошо бы они все же поладили, девица нынче осиротела, родители ее оба в доме своем угорели, царствие им небесное. Как легли с вечера спать, так и не проснулись. Теперь Полинька круглая сирота и владелица фамильного имения. Я ей посоветовала все принадлежащее побыстрее продать, как она, бедненькая, вернется в дом, где такое приключилось? Вот тут Бецкой бы ой как пригодился. Кстати, как проходит расследование гибели нашей комнатной девушки Айдархан, царствие ей небесное?

– Позвольте по порядку, с Полиной Тихоновной я познакомился в доме у ее тетушки, когда заходил туда во второй раз. Одно дурно, с Анной Васильной нонче решительно невозможно общаться, – досадливо пожал плечами Апраксин, – ибо больна, и весьма серьезно. Домоправительница при ней неотлучно, днем и ночью лекарствами потчует. Но только Анна Васильевна все равно не в себе, глаза мутные, а зрачки с булавочную головку, ей-богу, лицо бледное, на себя не похожа. Пыталась мне что-то сказать, даже куколку в руку вложила, полагаю, подарок хотела сделать, но, должно быть… язык ей отказал. Мычит нечто бессвязное. Я думал, может, напишет, но да, видно, не судьба. Пока письменные принадлежности искал, пока кукол со столика убирал, оказывается, Анна Васильевна в свободное время куколок мастерит, камеристка ей уже отвар принесла, а Анна Васильевна все куклу мне пыталась подарить, показывала, как платье с нее снимается, как ладно она все ей там устроила, и нижнее платье, и тонкая юбочка, и… А как того отвару выпила, так и заснула.

– Куклы у нее знатные, – кивнул Разумовский, – у нее там целый царский дворец. Есть и моя кукла, лицом весьма похожа, с орденской лентой, в голубом кафтане с серебром и… – он покосился на императрицу. – Ну, Анна Васильевна ведь представление устраивала и всем их кукол показывала.

– Я, признаться, не обратил внимания, была ли среди прочих моя, – растерялся Апраксин, – хотя откуда ей там взяться? Я ведь совсем недавно из-за границы. Так что вряд ли она имела возможность с меня это дело срисовать. Да и не разбираюсь я в куклах-то…

– А вот это ты, милый друг, напрасно. Вспомни, кого показывала Анна Васильевна? Чью куклу выделила? – ухватился за слабую надежду Ушаков.

– Вы бы, Степан Федорович, нам хотя бы описали, как была одета куколка, которую вам Анна Васильевна показывала, – мягко вмешалась Елизавета, – мы же с Алексеем Григорьевичем всех их неоднократно видели, может, вспомним.

– Маленькая такая азиаточка, в красном платьице и вроде как зеленых башмачках. Анна Васильевна платьице ей задрала и юбочку тоненькую, а под ней на бедрах и в тайном месте вроде как проволока золотая намотана с бусинками.

При упоминании о кукле Елизавета и Разумовский разом вздрогнули, так что это не ушло от внимания приметливого Ушакова.

– А вторую, – продолжал Апраксин, – а впрочем, вторую она, должно быть, случайно рукавом со столика спихнула. Вроде как в розовом или… ну да, пепел роз, но… если бы я знал, что это так важно…

– Айдархан, – кивнула государыня. – Кто как не она?

– Лестока требуется допросить и ювелира Иеремию Позье, – Ушаков поднялся. – Полагаю, один из них мог быть любовником вашей Айдархан. М-да, потому как Мария Семеновна, может быть, за ней и следила, да только, боюсь, не уследила. Не просто же так девицу обезглавили, и тело ее, может быть, даже с приплодом, где-то закопали.

Всю эту тираду Андрей Иванович произнес, не сводя глаз с, казалось, испуганного не на шутку Разумовского. Когда он закончил, Алексей Григорьевич попытался встать, но вдруг схватился за сердце и со стоном рухнул в обморок.

Пока вокруг фаворита копошились прибежавшие на зов слуги и медикусы, Апраксин подскочил к отчиму и, схватив его за грудки, тряхнул так, что пуговицы от кафтана со звоном полетели по паркетному полу.