– Один вопрос снят, правда, мне доложили, что после вчерашней прогулки она умудрилась захворать, причем сильно, но, даст бог, выправится. А как поднимется, тут-то мы ее сразу же под белы рученьки да в православную церковь. А потом и замуж. Давеча девица очнулась и попросила пригласить к ней православного батюшку. Представляешь, за дверями пастор ждет, а она ни в какую, мол, считаю себя православной! Так что все один к одному. – Несмотря на бодрый тон, Елизавета выглядела осунувшейся, наверняка всю ночь провела в молитве или у постели больной.

– А что с ней приключилось? Не заразно ли? – Так как в комнате не было слуг, Разумовский сам налил себе из прозрачного графина и, не ощущая вкуса, выпил. После поездки, да еще и ночевки в крепости предусмотрительный Андрей Иванович уговорил его не ехать на ночь глядя. От Петропавловской крепости до Аничковой заставы путь не близкий, но если ехать в темноте, да еще и мимо строительств… В любом случае раньше утра не доберешься. Утром же Ушаков с Апраксиным были вызваны к государыни на тайный совет. Так отчего же не поужинать в приятной компании да не выспаться в тепле?

Проснувшись, он наскоро умылся в личном кабинете Ушакова, куда слуга принес тазик и кувшин для умывания, и, приведя себя в порядок с помощью того же слуги, теперь сидел в зале Малого совета, слушая доклад Степана Федоровича.

– Лесток считает, что девица простудилась, а вот Андрей Иванович с ним в этом вопросе не согласен. Устроили консилиум, Санчес[74], Бургав-Каау, Кондоиди[75], слава богу, все здесь.

– Когда перед свадьбой невеста вдруг серьезно заболевает, это всегда подозрительно. Тем более если диагноз выставляет человек, который этой самой невесты рядом с великим князем изначально видеть не желал, – Ушаков стрельнул метким взглядом в Елизавету, и Разумовский понял, что снаряд достиг цели. Еще не успокоилась голубка ясноокая после смерти своего жениха, не поверила в случайность, не смирилась с роком. А может быть, и правда, не просто так заразился перед венчанием черной оспой Карл Август Гольштейн-Готторпский[76]? Кто-то подсунул ему зараженную вещь. Какую? Тогда не выяснили. Ну да много ли надо, чтобы хватануть заразы? Елизавета никогда не говорила о своих подозрениях Алексею Григорьевичу, но то, что допускала подобное предположение, – факт. Иначе не зацепилась бы так за версию Ушакова, не стала бы созывать консилиум придворных медикусов.

– И что же доктора? – Разумовский не сводил взгляда с взволнованного лица любимой.

– Разошлись во мнениях. – Елизавета закусила губу. – Кондоиди считает, что имел место медленный яд. Остальные согласны с Лестоком.

– А ваше мнение? – Чувствовалось, что Алексей Григорьевич ошарашен услышанным.

– А мое мнение, Лестока к Фредерике на пушечный выстрел не подпускать! – Елизавета с трудом сдерживала бешенство. – Пущай Санчес пользует. Вылечит, озолочу.

Ушаков довольно кивнул.

– Тем более что канцлер докладывает, что на нашу невесту готовится покушение! А ведь он – Бестужев – изначально был настроен против немок. Теперь же, пообщавшись с Фредерикой, вдруг так смягчился, что прямо-таки лучше ему никого не надо.

– Истинная правда, – Апраксин поднялся со своего места, поклонившись императрице. – Алексей Петрович просил уведомить вас, что, по его сведениям, лейб-медик Лесток получил специальное задание от короля Франции извести смертью принцессу Фредерику. За что французский посланник был уполномочен пообещать ему двадцать тысяч экю в год, что увеличило его жалование от французского двора втрое.

– Какое втрое, – задохнулся возмущением Ушаков, – мало того, что Лесток на службе официально три жалования получает, плюс дворец на Фонтанке, плюс содержание от Людовика. Бестужев прав в том, что действительно за убийство Фредерики французы Лестоку двадцать тыщ отвалили, но принял ли, нет, не уточняет, потому как шпионы его – дрянь. На самом же деле было так – они ему двадцать тыщонок предложили, а Лесток, каналья, их послал куда подальше, ему, мол, менее чем за пятьдесят грязную работу делать не с руки.

– Повинен в измене, – подытожила Елизавета. – Пусть Кондоиди, пусть Санчес принцессу с того света как хотят вытаскивают. Коли Леший сказал, что сия пигалица родит наследника, пусть так оно и произойдет. Степан Федорович, все у вас?

– Никак нет. – Апраксин снова поднялся, но был остановлен Ушаковым.

– Подождите, сударь, чуть не забыл. Лесток произвел осмотр Петра Федоровича и признал его организм недостаточно созревшим для благополучного супружества. Сказывал, года через два… может быть. Время тянет. Полагаю, что ежели он давал Ее Высочеству какой-то яд, то теперь рассчитывает завершить черное дело. Медленные яды ведь чем хороши, все выглядит как натуральная болезнь, а на самом деле… Извините, Степан Федорович, что перебил, в моем возрасте немудрено и запамятовать, а у вас память, чай, хорошая, уж не собьетесь. Так что велел передать Бестужев-Рюмин?

– Канцлер сказал, что нынче, опять же, по его сведениям, при дворе находится особа, в планах которой умертвить принцессу. – Апраксин сделал паузу, выжидая ответной реакции.

– Оно и понятно, не своими же руками Лесток ее травил. Камеристка, служанка, фрейлина…

– Рядом с Фредерикой должны быть проверенные люди. – Елизавета раскраснелась от возбуждения. – Во-первых, Шкурин – это верный человек, Евреинов, далее Мария Семеновна, я ей как себе доверяю. Гагариных Настю[77] и Дашу[78] отправлю, Долгорукую Машу, она на службе с четырнадцати лет. Самохину Полиньку придется, после бегства Дусеньки я ее все одно в свою свиту взять не могу, девушка же неплохая. Поучится, обвыкнется – шелковой будет. Кошелеву Машу – опытная – фрейлина, старательная, Матрену Балк[79], само собой, она и сейчас при ней, так чего же разлучать? Кого еще? Ладно, список позже утвердим.