Далее — торжественный вход в собор и три принцессы, следующие как собачонки и несущие длинный шлейф ее голубой мантии: Генриетта, герцогиня Неверская; Екатерина, герцогиня де Гиз; Мария, принцесса Конде. Все трое — дочери принцессы Маргариты Бурбонской, герцогини Неверской, родной сестры кардинала Бурбонского. Их мать стояла внизу под руку со своей сестрой аббатиссой Элеонорой в окружении монашек, и любовалась дочерьми и братом, принимавшим от молодоженов брачные клятвы.

Вот, собственно, и все, что еще сказать? Если кому-то хочется узнать все подробности этого мероприятия, то я с легким сердцем отсылаю его к современникам — мемуаристам той поры. Каждый из них, изощряясь друг перед другом в остроумии, правдоподобии и умении подмечать малейшие детали вплоть до одной из пуговиц другого цвета на камзоле у герцога де Монпансье, так живописно описал сию знаменательную сцену, что, ей-богу, нет никакой нужды повторять его слова, тем более что сам не был тому свидетелем. Единственное, о чем не упоминается ни в мемуарах, ни в хрониках того времени — это о капитане Лесдигьере. Но мы и без того знаем, что он там был, поскольку состоял в свите наваррского короля. И если история умалчивает о нем в этот день, значит, он попросту не давал повода обратить на себя внимание толпы. Ей и без того хватало зрелищ.

Когда общество собралось идти в Лувр, где все уже было готово к пиру и балам, даваемым в этот день невестой, герцогиня Анна Д'Эсте неожиданно взяла сына за руку и зашептала ему на ухо:

— Едем домой. Туда ты еще успеешь.

— Зачем? — удивился Гиз.

— Мне надо тебе что-то сказать.

— Говорите здесь, матушка.

— Ты что, ненормальный? Разве я собираюсь рассказывать тебе сказки?

И сын с матерью незаметно отделились от королевского кортежа. На углу Ломбардской улицы, где возникла небольшая заминка при большом скоплении народа, поскольку улица эта была уже, чем все предыдущие, они в сопровождении слуг повернули к церкви Сен-Мерри, обогнули ее с южной стороны и вдоль ограды монастыря направились на улицу Катр-Фис.

— А теперь слушай внимательно, что я тебе скажу, — склонилась к сыну мать, когда они остались в комнате одни. — План с убийством адмирала хорош, но кому от этого будет польза?

— Нам — тебе и мне в первую очередь, — запальчиво воскликнул Гиз, — ведь он убийца твоего мужа и моего отца!

— Убийца казнен на Гревской площади.

— Но инициатором этого был он, это все знают!

— Но никто не доказал.

Сын непонимающими глазами глядел на мать.

— Ты что же, оправдываешь его?

— Вовсе нет. Но не стоит доверять Екатерине Медичи, у нее свой взгляд на эту проблему, у нас же должен быть свой.

— Какой же?

— Адмирал не должен быть убит.

Теперь Гиз и вовсе перестал понимать. Склонившись к матери, усевшейся к тому времени в кресло, он положил руки на ее колени.

— Матушка, да в своем ли вы уме?

— Более, чем когда-либо, Генрих, — ответила Анна Д'Эсте.

— Тогда объяснитесь.

— Хорошо. Слушай меня и не перебивай. Для чего задумала королева-мать убийство, как ты думаешь? Только ли для того, чтобы лишить протестантов их вождя? Нет, сын мой. Я разгадала игру старой королевы. Ее партия — слабейшая среди трех: королевской, протестантской и католической. Убив вождя одной из них, — я не имею в виду принцев, они еще слишком юны, — она тем самым дала бы значительный перевес другой партии. Но это вовсе не входит в ее планы, и этим шагом она хочет предупредить тебя: не слишком-то высовывайся, не то с тобой в один прекрасный день произойдет то же, что и с адмиралом. Но эта мысль второстепенная, и она хранит ее на тот случай, если ты станешь слишком задирать нос. Но поскольку ты юн, упрям, честолюбив, пользуешься большой популярностью в народе и представляешь главу Лотарингского дома, то, едва свершится убийство, она обвинит в этом тебя и со спокойной совестью отдаст на растерзание гугенотам. Таким образом, она одним ударом избавится от двух самых могущественных противников; обе партии ослабнут, а ее сын станет неограниченным правителем страны. Тебе, понятна моя мысль?

— Вот почему, — медленно протянул Гиз, — она отказалась от устранения остальных гугенотских военачальников.

— Да. Ею руководит соображение баланса сил. Но это еще не все. Смерть адмирала принесет ей успокоение, дальше она не пойдет. А действовать дальше надо самим. Узнав, что адмирал не убит, а только ранен…

— Ранен?

— Вот именно, все должно произойти именно так, и не иначе. Увидев, что он только ранен, она преисполнится вдвое большей злобой против него, против злополучного рока, преследующего ее в образе адмирала, и вот тогда, когда она проклянет счастливую звезду, дарующую ему жизнь, ее и следует подвести под массовое убийство гугенотов. Тогда не только у адмирала, у всех полетят головы, и некому будет мстить тебе за смерть протестантского вождя.

— Ты думаешь, она пойдет на это? — сразу же вцепился в идею Гиз.

— У нее не будет другого выхода. Дружба адмирала с королем зашла слишком далеко, она угрожает внутреннему миру в королевстве, которого она мечтает добиться с помощью брака; она подрывает ее престиж в случае победы гугенотов во Фландрии. Колиньи станут прославлять как победителя и великого полководца, они с Карлом станут реальными властителями королевства, а она окажется ненужной, ее просто оттеснят на второй план.

— Значит, — произнес сын, — ты полагаешь, нам удастся уговорить ее на…

— Мы должны будем это сделать. Я верю в это, как всегда верила в гений мужа и сына. Мы соберемся вместе, и она не устоит. Она не набожна, но легко поддается магическим чарам, предзнаменованиям и предсказаниям. Сыграем на этом и для пущей убедительности привлечем сюда церковь.

— А король? Как быть с королем?

— Мы уговорим ее воздействовать на него, а коли он будет упорствовать, мы применим к нему те же методы, что и к его матери. Мы обрисуем гугенотов с такой стороны, что он сам даст сигнал к избиению.

— Всех?

— Нет, только зачинщиков, их капитанов и полковников. Остальные разбегутся сами.

Генрих в восхищении глядел на мать, поражаясь ее тонкому уму и умению сделать соответствующие выводы.

— Жаль, что я не додумалась до этого раньше, — произнесла Анна Д'Эсте, — с гугенотами было бы навсегда покончено.

— Почему?

— Потому что у нас нет времени.

— Но ведь еще не поздно и они все здесь, у нас под рукой.

— Они по всей Франции и, прежде чем начать такое мероприятие, надо было уведомить все города об общем деле во главу Божию и назначить дату.

— Но… матушка… ведь вы говорили только о зачинщиках, а по вашим словам выходит, что вы хотите истребить их всех.