Константинович, содействия, ибо вынужден зазимовать в ваших краях, а у меня товар и люди на руках, а из них больных во множестве.

Я про Нижний еще до отплытия в Орду справки навел. Тут после монгольского нашествия и ослабления власти Великих князей Владимирских установилось нечто похожее на вечевую республику Великого Новгорода. Иначе говоря, боярская господа прибрала власть, посадила на княжеский стол какого-то малопонятного князька и правит себе потихонечку, лавируя между Ордой и Великими князьями.

В ответ на мое представление, благородное собрание зашумело, но не шибко, видно, что к консенсусу они уже пришли. Через пару секунд со скамьи поднялся боярин с выделяющейся толстой серебряной цепью на груди.

— Мы рады видеть тебя, консул, на нашей земле! — Начал он степенно, осознавая собственную значимость. — Также рады мы оказать тебе наше гостеприимство, но как ты сам видишь, мы люди небогатые. Пустых изб аль амбаров у нас нет, да и в город чужаков оружных мы не пущаем. Хошь зимовать у нас, мы не против, но зимуй на берегу. — Он помолчал немного и добавил. — И вот еще что, коли уж твой товар границу земли Нижегородской пересек, то ты должен уплатить городу ввозную пошлину, одну гривну серебром. Да за каждый месяц, что он на нашей земле пролежит, еще по гривне.

«Губа не дура! — Протянул я про себя. — А вы говорите татары, тут свои любому степняку еще сто очков вперед дадут!»

По тому как местная господа не сделала исключения даже для меня, понимаю, что мне ясно дают понять — никаких разговоров со мной они вести не желают, а хотят лишь одного, чтобы я убрался отсюда как можно скорее. Оттого и сумму такую назначили, думают расходами меня отсюда выжить.

Еще раз посмотрев на цепь и на висящий на ней знак, понимаю, что сей ушлый господин скорее всего посадник и реально тут всем рулит. Князь у них так на подхвате, потому и молчит, еще ни слова ни сказал.

Торговаться и спорить сейчас у меня нет ни желания, ни времени, но и потакать откровенному грабежу не хочется. Не то чтобы мне денег жалко, хотя и разбрасываться попусту я не привык, просто не нравится мне, когда кто-то вот так в наглую в мой карман лезет.

Ссорится с местными мне тоже не резон, поэтому для начала пробую воззвать к совести.

— Нехорошо! — Обвожу взглядом нацеленные на меня лица. — Ну ладно, не хотите в дом свой пущать, это я еще понимаю, но драть с меня по гривне за голый речной берег, это уже чересчур! Нехорошо на чужой беде наживаться! Разве этому учит нас Господь наш всемогущий!

Не успеваю закончить, как с места вскакивает щекастый и круглый как мяч боярин.

— А ты нас не совести! — Заверещал он тонким бабским фальцетом — Негоже нам от купчины нравоученья слушать! Задаром тебе тут ничего не обломится, так и знай!

«Грубо и некрасиво!» — Отмечаю для себя щекастого крикуна и, посмотрев еще раз в глаза посадника, вижу, что тут не только решили поживится за мой счет, но даже денежки уже меж собой поделили.

«Ладно, господа хорошие! — Мысленно успокаиваю вспыхнувшую злость. — Вы видать еще не знаете, с кем связались! Ну так ничего, дайте время, узнаете! Я вам эти гривны еще в глотку затолкаю!»

Погасив раздражение, одеваю на лицо простоватую добродушную улыбку.

— Незачем нам ссориться! Вы здесь хозяева, вам и правила устанавливать! Сколько скажете, столько и заплатим.

* * *

Размахнувшись со всей силы, прикладываюсь топором по лежащему стволу. В руку ударяет отдача, брызжут в стороны щепки, а лезвие не входит в бревно и на четверть. Замахиваюсь еще раз и слышу за спиной ворчливый голос.

— Да не так же! Дай покажу!

Плотник Емельян Емельяныч отбирает у меня топор.

— Гляди! — Он рубит короткими отточенными ударами. — Вот так, чтобы лезвие под углом в дерево входило!

Тюк, тюк, тюк! Емельян шустро прошелся вдоль ствола, обрубая толстые сучья с одного-двух ударов, а заждавшиеся стрелки, подхватив очищенное бревно, тут же потащили его на распилку.

Старый плотник поднял на меня взгляд.

— Ну ей-богу, консул, ты бы не мешался, а?!. Мы тут как-нибудь без тебя справимся! Ты уж занимайся там государственными делами какими, а мы тут сами все быстренько сладим.

В его глазах стоит такая искренняя мольба, что я не могу на него сердиться. Вспыхнувшее было раздражение пропадает, и я машу рукой.

— Ладно уж! Не нужна тебе моя помощь, так не нужна! Но учти, если что не так будет, спрошу строго и в первую очередь с тебя!

Тот серьезно кивает.

— Это конечно! На то ты и поставлен старшим над всеми, чтоб за порядком следить, а мы чтобы работу делать.

Отхожу с вырубки и, присев на пенек у края, иронично подтруниваю над собой.

«Вот так вот, хочешь взбодрить народ личным примером, а тебя мордой в грязь. Не суйся, не твое мол это дело!»

Действительно моя попытка стать ближе к народу обернулась конфузом. А с чего бы быть по-другому, коли в прошлой жизни я никогда топора в руках не держал. Дачи у нас не было, бабушек-дедушек в деревни тоже, а в тех редких случаях, когда выезжали на шашлыки, так уголь с собой везли. Был я с головы до пят стопроцентным городским жителем, а зачем горожанину, живущему в высотном многоквартирном доме, топор⁈ Вот именно, незачем!

Поязвив над собой, обвожу взглядом стройку. Под руководством двух плотников, Емельяныча и Брунчи, стрелки валят деревья, очищают их от сучьев и распиливают на ровные бревна. На счастье, погода, словно смилостивившись над нами, дарит сухие погожие дни.

Получив отказ в городе, я решил, что так может оно и к лучшему. Поставим свои бараки и перезимуем, пусть без печей, но и с одним очагом не пропадем. В городе-то все равно условия не лучше. В боярские терема моих стрелков точно бы не пустили, а в слободских и крестьянских избах до сих пор топят по-черному.

У меня под рукой сто пятьдесят стрелков, два плотника, один кузнец, и достаточно инструмента. И пусть два десятка заняты в охране и на кухне, но остальные на стройке и работа кипит. Я уверен, что до первого снега мы точно переедем из шатров в деревянные бараки. Больных я уже разместил по сараям в близлежащих домах. Там все-ж