– Да чувствую я. – Он испытывал чудовищные неудобства.

Слово «понравился» в отношении женщины, орудующей плеткой, было неуместно.

– А что-нибудь хорошее в этой фурии есть?

– Есть, – сказал Ратушенко. – Трахаться любит.

– В смысле?..

– А что тут непонятного? – осведомился товарищ. – Есть такие бабы, которым все мало. Это жесть, знаешь ли. Так вот, поговаривают, что эта дамочка как раз из таких. Но с любым она не будет. У нее жесткие критерии отбора. Уважает себя.

– А потом съедает своего партнера, как самка богомола?

– Вот уж не знаю. – Ратушенко вяло улыбнулся. – С кем я точно не спал, так это с ней. Говорят, с Шаховским пыталась, но что-то ее не устроило. Может, он импотент? Чего так напрягся, приятель? – Ратушенко прищурился. – Господи, да ты в натуре испугался. Настоящий мужик, зэков с ножами в сортире мочит пачками, а перед бабой робеет. Все, расслабься, она уезжает.

Алексей облегченно вздохнул, глянул через плечо. «Ниссан» уже месил грязь, уходил за поворот.

– Стерва, – вынес вердикт Ратушенко, подавляя приступ кашля. – Мегера, мать ее! Чтоб она там где-нибудь перевернулась.

Алексей через силу улыбнулся и предположил:

– Может быть, она в душе несчастная и ранимая женщина, которой не хватает ласки и понимания?

– Может, – сказал Ратушенко. – Но ты же не собираешься это проверять, не так ли?

Что-то тут было не так. На него с любопытством поглядывали сперва Шаховский, Радзюк и охрана барака, теперь вот эта, с позволения сказать, несчастная и ранимая. К сожалению, он не мог их всех отправить головой в толчок.

Беспокойство сопровождало Алексея весь остаток дня и вечер. Но все было спокойно.

После ужина в медпункт выстроилась чихающая и кашляющая очередь.

– Откуда вас, красноносых, столько? – ворчал доктор Карпенко и всем давал одно и то же – мазь для носа да копеечные таблетки от кашля.

Ратушенко чувствовал себя не лучшим образом и тоже навестил медика. Вернувшись, он передал Корнилову пару обезболивающих таблеток и уснул, свернувшись в комок.

Новый день встретил работяг настоящим ливнем и очередным понижением на термометре. Впрочем, по прибытии к месту работ дождь пошел на спад, зато практически до обеда над участком висел густой туман, в котором копошились люди и техника.

Потом с неба опять потекло. Земля, слегка подсохшая, снова раскисала. Чавкали сапоги, застревали в жиже. Люди еле передвигались, зато с лихвой утоляли жажду. Они просто открывали рты и ждали, пока живительная влага наполнит организмы.

Мимо шла колонна грузовиков. Они волокли мотопомпы и компрессоры на соседний прииск. Водитель замыкающей машины чуть не потерял управление. Она подлетела на скользком бугре и завиляла. Жидкая грязь брызнула из-под колес. Грузовик съехал в кювет, накренился и заглох.

Самостоятельно выбраться оттуда водитель не мог. Он запустил движок и яростно газовал, но колеса прокручивались вхолостую и закапывались еще глубже. Ждать его никто не стал. Все остальные машины продолжали движение.

Водитель нервничал, добивал двигатель, дергал машину взад-вперед, потом высунулся из кабины и замахал начальнику охраны. Того это дело не касалось, но он подошел, выслушал жалобу и щелкнул пальцами, адресуясь Шлыпеню. Дескать, ну как не порадеть родному человечку?

Прораба это тоже не волновало, но он чертыхнулся и заорал:

– Десять человек на дорогу! Вытащить эту хрень и бежать обратно!

Кучка людей засеменила к обочине. Мужики спустились в кювет, навалились на капот. Раз, два, взяли! Грузовик, окутанный смрадным дымом, начал потихоньку, враскачку выбираться из западни.

– Давай, газуй! – кричали работяги, на которых летела грязь.

Грузовик почти выбрался из кювета, и вдруг в его внутренностях что-то произошло. Рев мотора стал прерывистым, потом вознесся на пронзительной ноте.

– Что ты делаешь, ублюдок?! Назад! – истошно кричали люди.

Машина рванулась и застыла, снова утонула в квашне.

Под капотом грудились люди. Они кого-то вытаскивали из-под колес. Прораб, чертыхаясь, побежал туда и стал браниться, как портовый грузчик. Работа остановилась. Несколько человек направились к дороге.

Алексея ноги понесли туда же. Не зря его толкнуло в спину это мерзкое чувство.

Водитель слишком резво газанул на первой передаче, а может, педали перепутал и наехал на тех людей, которые его выталкивали. Один не успел отпрянуть, угодил под капот и был раздавлен.

Он неподвижно лежал на дороге. Колесо проехало от промежности почти до горла, многотонная масса просто сплющила человека. Сломанные кости грудной клетки проткнули фуфайку, позвоночник превратился в труху, из-под одежды вылезало содержимое кишечника.

Люди растерянно мялись. Кто-то догадался снять шапку.

Из кабины высовывался бледный водитель. Как ни крути, а во всем случившемся была его вина.

– Кто-нибудь хоть знает, как его звали? – глухо спросил журналист Лощанский.

– Виктор Пехтин. – Алексей не узнал свой голос. – С Запорожья он.

– Вот черт, не повезло мужику. А ты, падла, что натворил?! Не видел, что на людей ехал?! – зарычал журналист на водителя.

Несколько человек с угрожающими лицами приблизились к кабине, намереваясь стащить водителя с подножки.

– Хлопцы, да я же не хотел, ничего такого не делал, у меня заклинило педаль. – Шофер побелел, как бумажный лист, прыгнул в кабину, заперся там.

– Прекратить! – взревел прораб.

Подбежали охранники, грохнул предупреждающий выстрел. Двое мужиков получили прикладами, и все отступили от машины.

– Работать! – визжал Шлыпень. – Все по местам! Без вас разберутся!

Бунт так и не вспыхнул. Люди, озираясь, уходили прочь. Автоматчики, матерясь лужеными глотками, вытолкали грузовик из кювета, и тот уехал.

На дороге осталось мертвое тело. Расследовать инцидент никто не собирался. Обитатели Дубринского лагеря не люди. Вертухаи завернули покойника в мешковину, погрузили в машину, увезли.

В лагерь мужики вернулись подавленные и завалились спать без всяких разговоров. Ратушенко кашлял, но был уверен, что это пройдет.

Алексей едва не слетел с кровати, когда по ней кто-то крепко пнул. Свет в бараке давно погас, в окна заглядывали лучи прожекторов.

Над душой нависли два охранника.

– Вставай, пошли за нами, – проворчал Ефрем.

Странно, на этот раз обошлось без рукоприкладства. Спорить было бесполезно. Охранники ушли в проход, а он возился, отыскивая носки и сапоги.

Ратушенко заворочался и проснулся. В темноте заблестели глаза.