В этот момент, как в ловко поставленной мелодраме, опоздавший пробился через толпу и бросился ко мне с распахнутыми объятиями.

Небо послало мне спасителя в лице Николя Бонгарда[135], друга с двадцатилетним стажем, который, женившись на очаровательной американке, после войны обосновался в Нью-Йорке и в сотрудничестве с Жаном Шлюмберже[136] начал свое ювелирное дело. Его произведения всегда отличались хорошим вкусом. Зная Америку, он понимал, что меня может ожидать, и, нарушая все инструкции, пробрался на корабль, чтобы прийти мне на помощь. Получив такую поддержку, я вновь обрел мужество и начал отвечать на вопросы.

Я провел два дня в Нью-Йорке в постоянном изумлении. Наэлектризованный воздух города поддерживал постоянную бодрость. Я смотрел во все глаза, стараясь ничего не упустить из первых впечатлений, всегда самых сильных. Я уже говорил, что не разбираюсь в механике, а в Нью-Йорке везде механика. Пришлось привыкать и смириться.

Сердечность американцев вовсе не легенда, и я пользовался ей, как все иностранцы, с большим удовольствием и благодарностью, потому что всегда нуждался в дружеском тепле. Вскоре я подружился с мадам Энжель, по настоянию общих друзей она взяла меня под свое покровительство и стала моим наставником. Впоследствии она сыграет большую роль в жизни филиала Дома «Кристиан Диор» в Нью-Йорке.

Я также встретился с Эдуардом Маркусом, одним из совладельцев фирмы, которая меня пригласила, приехавшим за мною в Нью-Йорк. С ним и его женой мы стали хорошими друзьями.

Наконец, я полетел в Даллас. Я и представить себе не мог, каким может оказаться город со столь романтичным названием. Даллас – это скопление небоскребов, окруживших центральную площадь, как в наших деревнях располагаются вокруг площади церковь, мэрия, школа и отель. Только высоту наших зданий надо умножить на двадцать или тридцать. Небоскребы заняты банками, деловыми офисами всех видов (естественно, множество нефтяных компаний). Они окружены предместьями – изысканные дома весьма семейного вида, отделенные большими газонами и хорошо ухоженными садами.

Но если присмотреться более пристально, легко заметить одну особенность: Даллас как бы построен вокруг элегантного магазина, одного из самых роскошных в США. Продолжая сравнение с нашими провинциальными городками, я бы сказал, что он похож на французский магазин «Дамы Франции», но на этот раз, по качеству, помноженный на тысячу. Благодаря заботам семейства Неймана Маркуса, этот необыкновенный магазин предлагает самым богатым в мире покупателям самые дорогие в мире товары.

Читатели, наверное, удивятся, но одного магазина Неймана Маркуса достаточно, чтобы прославить Даллас во всех концах Соединенных Штатов и даже мира. Во Франции маленькие города приобретают мировую известность только благодаря особым гастрономическим изыскам.

В Даллас я приехал не один. Меня сопровождал француз Андре Жане, долго проживший в Америке. Его задачей было помочь мне в путешествии. С самого начала он сообщил, что известный голливудский кутюрье Ирен[137] и знаменитый итальянский дизайнер обуви Сальваторе Феррагамо[138] будут получать «Оскар» вместе со мною. Узнав о таком дружеском соседстве лауреатов, я немного успокоился. Но Жане тотчас уточнил, что приз будет мне вручен на золоченой эстраде перед аудиторией в три тысячи человек. Речь шла о серебряной табличке на эбеновой подставке, которую мне вручат за заслуги в области моды, что соответствовало званию «Почетный деятель моды». Затем я должен произнести маленькую речь по-английски!

В Далласе уже было очень жарко, а в этот момент мне показалось, что я на грани теплового удара.

Я плохо спал в ту ночь. Следующий день был весьма поучительным, после бесконечных коктейлей я понял, каким будет мое ежедневное меню в течение всего путешествия: стопка сандвичей, холодная индейка и ледяная ветчина в сладком соусе по-виргински, по счастью, я ее очень люблю, и все это проглатывается стоя, орошаемое оранжадом. О стаканчике вина не могло быть и речи, а воду или ледяное молоко я ненавижу.

В девять часов вечера я наконец присел, но на пресловутой позолоченной сцене, лицом к объявленным трем тысячам зрителей. Центральный зал магазина Маркуса был полностью затянут золотой парчой и преображен в сад Гесперид[139] с безумным количеством апельсиновых деревьев с плодами.

Под звуки оркестра дефилировали манекенщицы в моих платьях. Накануне вечером, в ходе примерки, я запутался в драпировках и застежках и устал убеждать своих собеседников, что подчеркнутая грудь вечерних туалетов была главной прелестью и новизной коллекции. Мэрилин Монро еще была неизвестна, и все смотрели на меня с испугом.

Но трагический момент приближался. Уже прибыли два моих сотоварища. Как лакомый кусочек, меня оставили под самый конец. Вдруг, когда вручали серебряную пластинку Феррагамо, мой страх исчез. Меня посетило внезапное вдохновение. Чего от меня хотят, в конце концов? Представлять известного парижского кутюрье, путешествующего за границей.

В конечном итоге, играть роль. А моим лучшим развлечением в жизни всегда были шарады, где мы с друзьями импровизируем вот уже в течение двадцати лет. Ни один профессиональный спектакль не доставляет мне такого удовольствия, как эта салонная игра, в которой требуется быстро перевоплощаться в исторического персонажа (выбранного присутствующими) и говорить на его языке, ведя диалог с другим персонажем, представляемым вторым игроком: я не знаю, кто он, а он не представляет, кто я.

Иногда случались смешные и уморительные сочетания. Я был и Тьером[140], и Альфредом де Мюссе[141], беседы вели Core с Ландрю[142], Берар с Виктором Гюго, Макс Жакоб[143] с Фредериком Леметром[144]!