Кармель Сноу, 1947

Вскоре я узнал, с какой беспощадностью ведут бои ежедневные газеты и журналы, чтобы как можно раньше разгадать секреты новой моды. Понимая важность хороших отзывов в прессе, дома моды, тем не менее, осознают, что преждевременное и подробное описание моделей упрощает копирование и вульгаризирует их стиль. Поэтому я тоже был вынужден защищаться улыбкой от нескромного любопытства. Мне постоянно приходилось любезно принимать журналистов и выражать свою радость по поводу того, что в журналах публиковалось много наших моделей, и возмущаться, если их было слишком много. Но если такой журнал уделит мало места кутюрье, то он будет возмущаться еще больше. Читатели даже не подозревают, какие возникают бури и обиды по поводу цветной обложки, количества моделей, их места в журнале. Справедливо это или нет, но для кутюрье модный журнал – все равно что список наград, и к критике они чувствительны не менее драматургов, а уж это особо эмоциональный народ.

Установив необходимые связи с прессой, я теперь должен был встретиться с профессиональными закупщиками и их агентами. Поскольку показ первой коллекции проходил достаточно поздно, многие из них закончили свои дела и уехали из Парижа. Шумиха в прессе заставила их вернуться. Я практически никого не знал. Некоторые имена, например Маньен, Гарри Блюм, Хетти Карнеги, известная парочка мисс Франклин и мисс Джессика Доб, представляющие Bergdoff Goodman[104]; Леон Шмулен, работающий на Bendel[105]; мисс Катлин Кетлин, закупщица у Marshall Fields[106], – были мне немного знакомы. Начиная с 1918 года они вырывали друг у друга платья Шанель и Вионне. Для них в мире Высокой моды не было никаких секретов. С 1945 года они мало-помалу стали приезжать в Париж. Но теперь настали совсем другие времена.

В больших магазинах, которые они представляли, отделы индивидуального пошива сохранялись только для престижа и терпели огромные убытки. Высокая мода, как ее понимали в Париже, уже практически не существовала в Америке, где талантливые кутюрье, такие как Менбоше, Валентино[107], Чарльз Джеймс[108] и некоторые другие, едва сводили концы с концами. Мы уже не могли надеяться на сотни заказов, какие получали наши предшественники, теперь это были обдуманные, взвешенные заказы, чаще всего ограниченные наиболее типичными моделями или простыми для воспроизведения. Тем не менее поддержка профессиональных закупщиков, хорошо знающих свое дело, была нам очень полезна.

Парижский кутюрье, каковым я стал, должен знать не только потребности французских женщин, но и желания элегантных женщин всего мира, с другим образом жизни, живущих в другом климате. Таким образом, переходя от набивных тканей для Калифорнии к муслину для Рио-де-Жанейро, я познакомился с милыми людьми, и дружба с ними, благодаря общей любви к нашей нелегкой профессии, со временем только окрепла.

Дом практически не закрывался. Только что появившись в мире моды, я придавал большое значение тому, чтобы провести первый показ последним среди других домов.

Теперь мы старались наверстать упущенное и заключали сделки с закупщиками и днем и ночью. Тем более весь мир шел по следам разведчиков. За американцами последовали англичане, затем итальянцы, которые сразу же проявили себя замечательными закупщиками. Зачем надо было придумывать абсурдную войну в области Высокой моды между итальянцами и французами, которой на самом деле не существовало? Затем приехали бельгийцы, швейцарцы, скандинавы. Спустя короткое время южноамериканцы, австралийцы, а через несколько сезонов – немцы и японцы.

Наши продавщицы падали от усталости. К неутомимым профессиональным закупщикам, которые приезжали в любое время суток, присоединилась частная клиентура.

Модель от Диора, 1950

Я решил больше не оттягивать и открыть два дополнительных ателье. Кроме того, мы с Буссаком договорились построить семиэтажное здание для пошивочных цехов, несмотря на все трудности, связанные со строительством. В каком месте?

На месте конюшен, их только надо было снести! Думаю, во всей карьере этого известного коннозаводчика подобное святотатство происходило впервые.

Куда делся маленький домик моей мечты? Оглушенный внезапной славой, я немного сожалел о нем. Но успех был налицо, и никто не может быть к этому равнодушен. Разве мы работаем не ради успеха? Однако не бывает успеха без шума, а шумные люди мне досаждают. За короткое время я стал известным человеком. Шепот восхищения и крики «браво», которыми приветствовали мои платья, доставляли мне большое удовольствие. И вряд ли это когда-нибудь меня утомит. Но я не получаю никакого удовольствия, когда слышу любопытный шепот, если меня узнают. Успех приносит мне радость, потому что его удостоились мои платья и весь персонал нашего Дома. Наш первый успех поддержал Кристиан Берар во время ужина в компании Мишеля де Брюнхоффа, Бориса Кохно[109] и нескольких других приглашенных у Мари-Луиз Буске. Берар подарил мне рисунок пастелью с изображением фасада дома на авеню Монтень, позже я воспроизводил его на всем – шарфах, новогодних поздравлениях, программах коллекций…

Затем он сказал тост, проникнутый глубоким пониманием жизни. Он, кому всегда сопутствовал успех, предостерег меня:

– Дорогой Кристиан, – сказал он, – наслаждайся хорошенько этим моментом счастья, исключительным в твоей карьере, Никогда больше тебе не будет дано ощутить его с той же полнотой, как сегодня. Завтра ты начнешь мучительно думать, как повторить свой успех и, если возможно, превзойти самого себя…

Тогда я не придал этому значения. Успех был еще неизвестным мне ядом. Но будущее подтвердило правоту пророка Берара.