«Перед их (датских и поморянских крестоносцев — В. А.) взорами предстал сделанный из дуба идол, которого [местные жители] называли Ругиевидс и который представлял из себя во всех отношениях весьма отвратительное и одновременно смехотворное зрелище (…) у его головы было семь похожих на человеческие лиц, причем все они имели одно общее темя. Еще же его создатель сделал так, что сбоку на поясе у этого истукана висело семь настоящих мечей в ножнах, тогда как обнаженный восьмой [меч] он держал в своей правой руке. Этот меч был так основательно прикреплен к его сжатой в кулак ладони железными гвоздями, что его невозможно было вытащить, не отрубив саму руку. И вот, когда она была отсечена, это все же произошло. Своими размерами этот идол намного превосходил [все то, что природа отвела для] человека… Ничто в его изображении не радовало глаз, а вырезанные на дереве черты лица [и вовсе] вселяли отвращение своей грубостью и уродливостью (хотя своим славянским почитателям он, надо полагать, уродливым отнюдь не казался — а впрочем, о вкусах не спорят — В. А.)».

Подобно всем своим прочим многоголовым собратьям, семиглавый Ругиевидс-Ругевит был, после своего ниспровержения, изрублен датско-поморянскими «крестоносцами» в щепки и использован для приготовления пищи. Для этого захватчикам пришлось усердно потрудиться — его размеры, как и размеры всех идолов руянских «склавов», были столь огромны, что данам «и иже с ними» пришлось разрушать стены руянских капищ, чтобы выволочь гигантские «болваны» из божниц наружу для их последующего уничтожения во славу Истинного Единого Триипостасного Бога…

Семь столетий спустя, печальная судьба поверженного воинами Вальдемара I семиголового идола ругиян вдохновила графа Алексея Константиновича Толстого на одну из его лучших исторических баллад — РУГЕВИТ.

В своей балладе (которую я так любил читать в детстве вслух с моими школьными друзьями Андреем Баталовым и Александром Шавердяном) граф Алексей Константинович Толстой, именующий «Владимиром» короля данов Вальдемара («Владимир» и «Вальдемар» — это, фактически, две формы одного и того же имени), и тактично умалчивающий об участии в разгроме славян-ругов, наряду с германцами-датчанами, и славян-поморян (хотя почтенный стихотворец был в своем творчестве отъявленным западником-норманистом, а никак не славянофилом, которые, по его мнению, «повернувшись к варягам спиной, лицом повернулись к обдорам»), допускает лишь одну неточность. У него деревянный идол языческого бога Ругевита не рубят в щепки, а сбрасывают в воду с берега. Что невольно заставляет вспомнить описанный в нашей, русской «Повести Временных Лет» поступок другого Владимира — Великого князя Киевского и Крестителя Руси по прозвищу Красное Солнышко — с низвергнутым им деревянным идолом другого языческого бога — Перуна.

«Придя в Киев, — читаем мы в „Повести Временных Лет“, — повелел Владимир кумиров ниспровергнуть: одних изрубить, а других огню предать. Перуна же повелел привязать к хвосту конскому и волочить его с Горы по Боричеву взвозу к Ручью, и приставил двенадцать мужей бить его жезлием (жезлами, то есть, попросту говоря — палками — В. А.). И это не потому, что дерево чувствовать может, но на поругание бесу, который обманывал людей в этом образе, — дабы принял он возмездие от людей. „Велик ты, Господи, и чудны дела твои!“. Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем. Когда же тащили Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные люди, ибо не приняли еще святого крещения. И, притащив, бросили его в Днепр, и приставил Владимир [мужей], сказав: „Если где пристанет к берегу, отпихивайте его, пока не пройдет пороги, и только тогда оставьте его“. Они же исполнили то, что им повелели. И когда пустили его и прошел он пороги, выбросило его на отмель, и с той поры прослыло то место Перуня Рень (отмель — В. А.), как и зовется до сего дня».