Дальше я слушала не стала — просто оперлась на кухонный стол и постаралась преодолеть дурноту. Когда разговор наконец закончился, я как можно тише положила трубку. Папа стал спускаться по лестнице.

Мама во дворе перевернула страницу журнала и сделала глоток холодного чая. Я поняла, что у меня нет сил присутствовать при том, как папа объявит ей новость.

Я пошла к Гэбби, но дома никого не оказалось. Поэтому я села на их крыльцо и стала наблюдать за пухлыми белыми облаками, скользящими на восток. Примерно в это время обычно проходили уроки музыки у Сета. Я подумала, что, может быть, он сейчас у Сильвии, и начала прислушиваться, но пианино молчало.

В конце улицы огромный грузовик забаррикадировал подъездную дорожку Капланов. Около входной двери стоял матрас, рядом в переноске завывал кот.

Через три дня после того, как перерезали провода, на доме Капланов появилась табличка «Продается». Сейчас двое младших Капланов играли с коробками во дворе, а грузчики вместе с их отцом заталкивали в утробу грузовика длинный коричневый диван. Ветер доносил до меня обрывки разговоров — мужчины о чем-то спорили.

Капланы переезжали в еврейское поселение, где все соблюдали Шаббат от восхода до заката каждый седьмой день. Их дни окончательно перестали совпадать с нашими. Одной бессонной белой ночью я подсчитала: сторонники реального времени отставали от нас уже на несколько недель, и эти недели должны были перерасти в годы.

В доме через дорогу скрипнула входная дверь. Я подняла глаза в надежде увидеть Сета, но Сильвия вышла одна, в панаме и сабо, с садовым совком в руке.

Она помахала мне и уже из сада крикнула:

— Прекрасный денек!

Потом Сильвия спросила, как мои дела.

— Прекрасно, — ответила я.

Я больше не переживала за нее. Более того, она меня раздражала. Я чувствовала себя соучастницей их с отцом преступления.

Сильвия опустилась на колени перед увядающими розами. Сама-то она как раз цвела. Мы еле ползали, сонные и вялые, мама уже несколько месяцев мечтала выспаться, а вот Сильвия казалась отдохнувшей, активной и умиротворенной. Без сомнения, тогда она выглядела гораздо более красивой, чем мама. Я надеялась, что Сильвия уедет так же, как Капланы и другие сторонники реального времени.

Еще мне хотелось, чтобы мы и сами уехали куда-нибудь. Меня интересовали новые поселения в пустыне. Мне нравилось думать, что время там идет не так быстро, как здесь. И если предположить, что всем событиям там нужно чуть больше времени, чтобы состояться, значит, и последствия наступают менее стремительно?

Вернувшись домой, я обнаружила родителей на веранде. Сквозь кухонное окно они выглядели совсем не так, как я ожидала. Мама смеялась и покачивала головой. Папа сжимал ее колено. Мама заметила меня через стекло и жестом пригласила присоединиться к ним. Еще не открыв прозрачную дверь, я поняла, что папа ни словом не обмолвился о том, что ему сообщили по телефону.

— Угадай, что случилось, — сказала мама, как только за мной захлопнулась дверь.

— Что?

Прикрывая глаза от солнца, мама повернулась к отцу и попросила:

— Скажи Джулии. — Она как подросток, забралась на стул с ногами и положила подбородок на колени. — Скажи же.

Папа прокашлялся и посмотрел мне прямо в глаза:

— Помнишь человека, попавшего в аварию?

Ветер качнул засохшую жимолость у него за его спиной.

— Ну? — ответила я.

А через секунду прозвучала ложь — твердая, спокойная и ясная:

— Сегодня я узнал, что он выжил.

— Его выписали из больницы, — кивнула мама, устраиваясь на стуле поудобнее. — Несколько сломанных ребер, и все. Представляешь?

Я разозлилась на папу. Неужели мама не достойна знать правду?

Но вдруг я поняла, что она уже очень давно не выглядела так хорошо: тело расслабилось, вокруг глаз залегли морщинки от смеха. Само ее лицо изменилось: глаза щурились, а щеки округлились из-за улыбки, которая слегка приоткрывала зубы.

И мне захотелось улыбнуться ей в ответ.

Сначала мне казалось, что мы поступаем неправильно. Я чувствовала себя виноватой, надеюсь, папа тоже. Но перемена в мамином настроении была очевидна для нас обоих.

Ложь помогла нам всем.

Мама достала хрустальные бокалы и откупорила одну из бутылок красного вина, которые ждали особого случая на полке над ликерным шкафчиком. Затем она приготовила лапшу с помидорами «конфит», привезенными из Италии несколько лет назад. Плоды сняли с куста и законсервировали в оливковом масле задолго до начала замедления. На десерт мы ели ананасы в сиропе — как потом выяснилось, последний раз в жизни. С набитыми животами мы уселись на веранде. Почаще бы в нашей жизни случались такие ночи, как эта! Высоко в небе сияло солнце. Дул теплый ветер. Земля вращалась вокруг своей оси, но это в кои-то веки нас не волновало. Мама чувствовала себя счастливой, потому что с ее души упал камень. И я поняла, что никогда не скажу ей правды.

Отец тоже казался довольным. Я видела, как он наблюдает за мамой. Возможно, он действительно ее любил. За время работы в госпитале он спас сотни людей, а сейчас впервые в своей практике оживил мертвеца.

Свинорой пальчатый, также называемый бермудским газоном, очень распространен в Аризоне: этот сорт травы, известный своей устойчивостью к жаре и засухе, широко используется для лужаек и гольф-полей на юго-западе США. Правда, свинорою необходимо обильное солнце, он не растет в тени и не выдерживает долгой темноты. Поэтому, когда сутки превысили пятьдесят часов, километры почвы — в частности, на нашем и на семи соседских участках — начали сохнуть. Трава истончалась, бурела и умирала.

Мистер Валенсия засыпал свой двор слоем вулканических камней. Утром я проснулась от грохота булыжников, которые двое рабочих вываливали на лужайку, некогда покрытую травой. Вскоре пространство перед некоторыми домами устлал искусственный дерн. В других дворах появились здоровенные солнечные лампы.

Пока родители решали, что делать с нашей лужайкой, она окончательно облысела. Земля стала грязью. Червяки извивались на поверхности в поисках лучшего жилья: им удавалось доползти до цементированной подъездной дорожки, только чтобы поджариться там на солнце и затем оказаться размазанными по колесам наших машин.

Жимолость завяла. Бугенвиллеи больше не цвели.

По всей Америке фермерские поля покрылись огромными теплицами. Гектары земли оказались спрятаны под стекло. Тысячи натриевых ламп снабжали светом помидорные грядки и апельсиновые деревья, клубнику, картофель и кукурузу.

— Труднее всего придется странам третьего мира, — заявил глава Красного Креста в одной из утренних телепередач. Голод предрекали Африке и, частично, Азии. — У этих государств просто не хватит финансовых ресурсов для адаптации.