люди отца? Хотя… кто знает, может, там уже предупреждены о беглых ведьмах? Лучше уж обходиться своими силами… Их мало, конечно — дружина Эрвина-то осталась в столице, — но уж сколько найдется. Моряки — народ не слабый и не трусливый, а мои родичи могут и сопроводить корабль. Здешние контрабандисты привыкли прятаться под самым берегом и ходить ночами, Эрвину они обязаны многим, так что выручат, я думаю. Уж заплатить я им смогу, лишь бы удалось договориться…

А я… думаю, Селеста не откажется взять меня с собою. Другое дело, что мне нужно быть здесь, во всяком случае, до тех пор, пока я не выясню все от и до!

— Вы же все равно не отступитесь, — проворчала Анна, — дайте, хоть позову пару девиц покрепче, пусть они вас отнесут! Или вашу подругу, она полегче будет…

«Уж пару шагов по коридору я сама как-нибудь пройду», — фыркнула я и встала. Да уж, по сравнению с тем, что приключилось со мною той зимой, можно сказать, я просто немного оцарапалась!

Тут я поискала взглядом грифельную доску — она нашлась на привычном месте, на столике у окна, — и разборчиво написала: «Мари, рыбачка, другие?»

— Их тоже позвать? — уточнила Анна, прочитав. — Ага, это дело, они старухи разумные, всякое на своем веку повидали, авось, что и присоветуют! Сейчас я их кликну…

13

Пока Анна ходила за своими товарками, я успела перебраться в комнату к Селесте — та кинулась мне на шею, залилась слезами и ни в какую не желала меня отпускать.

— Я уж думала, что утонула, а это все мне чудится! — всхлипывала она. — Мы живые, правда? Правда?

Я только кивала и гладила ее по мягким локонам — служанки уже успели причесать и ее, и меня, видно, пока мы спали. А то иначе бы пришлось вырезать колтуны — так спутались волосы!

— А лебеди? Лебеди не прилетали? — вдруг шепотом спросила она.

В ответ я указала на окно, на ярящуюся там бурю и непроглядную темень — а ведь до заката было еще далеко! От порывов ветра дребезжали стекла, и вошедшая Анна поспешила закрыть ставни. Ну а то, что среди лета растопили камины, говорило само за себя: кому охота ночевать в отсыревшей, холодной постели?

— Вот, все в сборе, — удовлетворенно сказала она, и служанки чинно расселись кто на стульях, кто на кушетке. Только старая рыбачка предпочла табурет, который, должно быть, прихватила на кухне: видно, не хотела испачкать своей одеждой дорогую ткань обивки. — Теперь-то, госпожа, вы расскажете, что приключилось?

Селеста взглянула на меня, и я кивнула. Хорошо, я догадалась прихватить из своей комнаты грифельную доску, так что написала ей — пускай рассказывает подробно, с самого нашего знакомства…

Говорила Селеста долго, стараясь ничего не упустить, а женщины внимательно слушали, поначалу не перебивая, но вот когда дело дошло до событий на «Лебеде», не удержались…

— Ох, и дурное же дело… — проговорила старая Мари. Она не выпускала из рук вязания, но так волновалась (хоть и старалась не подавать виду), что спускала петли одну за другой. — С недобрым колдовством связалась эта Элиза, уж таким недобрым…

— Это ты о крапиве, что ли? — подала голос рыбачка, Бертой ее звали. От нее пахло крепким табаком, старым деревом, морской солью и водорослями, это было даже приятно. — Глупости говоришь! Все знают: где крапива растет, там зло не пройдет, оттуда не выйдет. Вот почему ее так много на кладбищах.

— А и верно, — припомнила Анна, — мне еще бабка говорила, что крапива от злых духов защищает. Крапива и полынь. Помню, всегда полынный веник в доме висел, от этой травы и дух хороший…

— Не в крапиве дело, — перебила Мари. — Если она от зла защищает, отчего же с их высочествами так вышло? Ведь они-то уж злыми духами точно не были!

— Не были, конечно, я его высочество с рождения помню, я его выкормила, мне ли не знать! — нахмурилась Анна.

— Они-то нет… — протянула рыбачка, думая о чем-то своем, — а вот та, что их заколдовала, мачеха эта, похоже, очень сильная ведьма. Крапива-то помогла, неужто не заметили? Стали ведь принцы людьми, вот только сил-то у крапивы не хватило, чтобы до конца это колдовство выжечь. Глубоко оно засело, очень глубоко…

— А Элиза-то почему пострадала! Отчего так? — удивленно спросила Селеста.

— А от того что не к рукам пряжа — хуже гнилой веревки, — переиначила Берта непристойное рыбацкое присловье. — То ли она сама не так что-то сделала, то ли та ведьма, что ей это рукоделье присоветовала, нарочно напутала.

Я быстро написала несколько фраз на доске и подсунула ее Селесте.

— Может, та, вторая ведьма, и Лаура — одна и та же женщина? Что ей стоило изменить внешность?

— Отчего же нет? — задумчиво сказала Берта. — Сказано же, что принцы должны были стать лебедями навсегда, ан что-то у их мачехи не заладилось. Полсуток — а всё по земле ходили и человеческого разума не потеряли! Что-то тут кроется…

— Еще рассказывали, — припомнила Селеста, — что мачеха и Элизу пыталась извести или хотя бы изуродовать.

— Это разве извести? — хмыкнула Мари, выслушав ту историю. — Подумаешь, жабу в купальню запустила. Оно, конечно, если бы девчонка испугалась, поскользнулась да разбила голову… Но уж больно ненадежно, сами посудите! А уж об ореховом соке и вовсе говорить смешно: умылась, искупалась — и вот тебе обратно твое белое личико да золотые кудри!

— Думаете, принцев мачеха заколдовала по-настоящему, а Элизу… с Элизой все это проделывала для отвода глаз? — нахмурилась Селеста, а у меня вдруг мелькнула странная догадка, и я принялась писать так быстро, что сломала грифель. — Что-что?

— О чем вы, госпожа? — заинтересовалась и Мари.

— Элиза — не принцесса, — ответила Селеста. — Это совсем вылетело у меня из головы, а ведь Марлин рассказывала, Эрвин говорил ей об этом. Она подкидыш. То есть его величество полагал, что девочка вполне может оказаться его дочерью, но доказательств никаких нет. И она вовсе не похожа на принцев!

— Верно, — сказала Анна, — они все чернявые и черноглазые и белокожие. Не глядите, что у его высочества лицо смуглое — это от загара, а так-то я уж помню, какая у него кожа была — иной девице на зависть! Просто его солнцем да морским ветром выдубило, как вон Берту…

— А Элиза белокурая и голубоглазая, — кивнула Селеста. — Короля я видела на картинах, у него темные волосы и глаза, да и Герхард говорил, что все братья удались в отца. А у их матери… матерей то есть,