как такому не сбыться, — рассудительно заметил Лэнгдон. — Знания копятся в геометрической прогрессии. Чем больше мы узнаём, тем лучше учимся и тем быстрее расширяем базу знаний.

— Да, — подтвердила Кэтрин. — В науке такое сплошь и рядом. Каждая свежеизобретенная технология становится инструментом для изобретений новой — и так далее, как снежный ком. Поэтому наука и совершила рывок за последние пять лет дальше, чем за предшествующие пять тысяч. Рост по экспоненте. Со временем экспоненциальная кривая устремляется почти вертикально, и новые открытия возникают все быстрее и быстрее.

В кабинете декана повисла тишина. Галлоуэй осознал, что гости по-прежнему теряются в догадках, как пирамида может подсказать им дальнейшее направление.

«Вот почему судьба привела вас ко мне. Мне тоже отведена роль».

Многие годы преподобный Колин Галлоуэй вместе с собратьями по масонской ложе исполнял роль хранителя врат. Теперь все изменится.

«Я больше не хранитель… Теперь я — проводник».

— Профессор Лэнгдон! — Галлоуэй потянулся через стол. — Дайте, пожалуйста, руку.

Роберт Лэнгдон в замешательстве уставился на руку старика.

«Мы что, молиться будем?»

Но все же почтительно вложил свою правую руку в ссохшуюся ладонь декана. Галлоуэй крепко сжал ее, но молитвы не последовало. Вместо этого он нащупал указательный палец Лэнгдона и завел его внутрь каменной шкатулки, где хранилось золотое навершие.

— Зрения порой мало, — пояснил декан. — Если бы вы изучали предметы ощупью, как я, то поняли бы, что шкатулка может поведать еще кое-что.

Лэнгдон послушно провел пальцем по дну и стенкам, но ничего нового не обнаружил. Идеально гладкий камень.

— Ищите, ищите, — не унимался старик.

Наконец Лэнгдон ощутил какую-то неровность — крохотное кольцо, едва заметную точку на дне шкатулки, в самом центре. Вытащив руку, он заглянул в темную глубину и тут же понял, что невооруженным глазом этот кружок не увидеть.

«Что же это такое?»

— Узнаёте символ? — спросил Галлоуэй.

— Символ? Я вообще ничего не вижу.

— Нажмите на него.

Лэнгдон повиновался и снова нащупал пальцем точку.

«И что же, по его мнению, должно произойти?»

— Прижмите посильнее, — велел декан. — Надавите.

Лэнгдон обернулся к Кэтрин, но та лишь в недоумении заправила прядь волос за ухо.

— Все, можете убирать. Опыт удался, — объявил декан спустя несколько секунд.

«Опыт?»

Лэнгдон вытащил палец из шкатулки и помолчал, не зная, что сказать. Все осталось по-прежнему. Шкатулка по-прежнему стояла на столе.

— Ничего… — произнес наконец Лэнгдон.

— Взгляните на свой палец, — подсказал декан. — И увидите преобразование.

Единственное, что увидел Лэнгдон на кончике пальца, — это отпечаток выступавшего на дне шкатулки кольца с точкой в центре.

— Ну что, теперь узнаёте? — поинтересовался декан.

Лэнгдон, разумеется, узнал, но больше его поразило, с какой точностью этот символ распознал Галлоуэй. Очевидно, чтение вслепую — настоящее искусство.

— Это из алхимии, — придвинувшись вместе с креслом поближе и взглянув на палец Лэнгдона, заявила Кэтрин. — Таким символом в древности обозначали золото.

— Верно. — Декан, улыбнувшись, похлопал по шкатулке. — Поздравляю, профессор. Вы только что осуществили мечту всех алхимиков. Превратили бесполезную субстанцию в золото.

Лэнгдон разочарованно сдвинул брови. Ерундовый салонный фокус, что в нем толку?

— Мысль интересная, сэр, но, боюсь, у этого символа — круга с точкой — найдутся десятки других значений. Это ведь так называемый циркумпункт, один из самых распространенных знаков в истории.

— Что вы хотите этим сказать? — скептически поинтересовался декан.

От масона Лэнгдон ожидал более глубоких познаний в духовной символике.

— Сэр, у циркумпункта бесчисленное множество разных значений. В Древнем Египте он служил символом бога Ра — бога солнца — и в современной астрономии до сих пор используется для обозначения нашего светила. В восточной философии он символизирует духовное озарение третьего глаза, божественную розу и знак просветления. Каббалисты обозначают им кетер — высший сфирот и «самый сокровенный из сокровенного». Древние мистики называли его божьим оком — именно от него происходит Всевидящее око на Большой печати. У пифагорейцев циркумпункт служил символом монады — божественной истины, prisca sapientia — мудрости древних, единение души и тела, а у…

— Хватит, хватит… — засмеялся декан. — Благодарю, профессор! Вы, разумеется, правы.

Лэнгдон понял, что его провели. «Он и без меня все знал».

— Циркумпункт, — пояснил декан, — это прежде всего символ Мистерий древности. Поэтому, смею предположить, его присутствие в данной шкатулке не случайно. Согласно легенде, наша карта скрывает свои тайны в мельчайших деталях.

— Отлично, — подхватила Кэтрин. — Пусть даже этот символ был нанесен на дно шкатулки намеренно — как он поможет нам продвинуться в расшифровке?

— Помнится, на восковой печати, которую вы взломали, был оттиск перстня Питера?

— Был.

— И перстень в данный момент при вас?

— При мне. — Лэнгдон отыскал в кармане перстень и, вытащив его из полиэтиленового пакета, положил на стол перед деканом.

Галлоуэй принялся бережно ощупывать кольцо.

— Этот перстень неповторим, он был создан одновременно с масонской пирамидой, и по традиции его носит тот, кому доверено ее хранить. И сегодня, когда я обнаружил крошечный циркумпункт на дне каменной шкатулки, меня осенило: ведь перстень — это часть симболона.

— Правда?

— Я уверен. Питер — мой ближайший друг, он носил этот перстень много лет. Я хорошо его помню. — Он передал кольцо Лэнгдону. — Сами взгляните.

Лэнгдон принялся изучать перстень, обвел пальцами контуры двуглавого феникса, числа «тридцать три», надписей «ORDO AB CHAO» и «Все явит тридцать третий градус». Ничего, что могло бы натолкнуть на разгадку. И тут, ощупывая внешний ободок кольца, он вдруг замер. Перевернув перстень, он уставился в изумлении на самый низ ободка.

— Нашли? — спросил Галлоуэй.

— Кажется, да!

Кэтрин придвинулась еще ближе.

— Что там?

— Знак градуса на ободке, — демонстрируя кольцо, пояснил Лэнгдон. — Он такой крошечный, что невооруженным глазом не разглядишь, но если пощупать, то понимаешь, что он на самом деле выдавлен. Такая крохотная круглая вмятина. — Знак градуса располагался в самом низу ободка и по размерам вполне совпадал с выпуклой точкой на дне каменной шкатулки.

— Они что, одной величины? — воодушевилась Кэтрин.

— Есть способ проверить… — Опустив кольцо в шкатулку, Лэнгдон совместил два крохотных кружка, затем надавил, и утолщение на дне точно вошло в выемку перстня. Послышался едва различимый, но отчетливый щелчок.

Все подскочили в креслах.

Лэнгдон ждал — но ничего не происходило.

— Что там?! — подал голос слепой священник.

— Ничего, — ответила Кэтрин. — Кольцо совпало, защелкнулось — но больше ничего…

— Никакого преображения? — озадаченно переспросил декан.

«Мы не закончили, — сообразил Лэнгдон, глядя на остальную символику перстня — двуглавого феникса и число „тридцать три“. — Все явит тридцать третий градус…» В голове проносились мысли о Пифагоре, священной геометрии, углах — а что, если имеется в виду