Осторожно, несмотря на бешеное биение сердца, он взялся пальцами за вертикально стоящее на дне шкатулки кольцо. И так же медленно, осторожно стал поворачивать его вправо.

«Все явит тридцать третий градус».

Он повернул кольцо на десять градусов… на двадцать… тридцать…

Того, что произошло дальше, Лэнгдон не ожидал никак.

Глава 85

Преображение.

Декан Галлоуэй все расслышал, поэтому мог легко представить себе картину.

Напротив застыли в немом изумлении Лэнгдон и Кэтрин, чьи взгляды были, без сомнения, прикованы к каменному кубу, который, судя по гулкому стуку, только что претерпел трансформацию.

Галлоуэй не мог сдержать улыбки. Он предвидел именно такой результат и, хотя пока не понимал, как это приблизит их к разгадке тайны, упивался редкостной возможностью разъяснить гарвардскому профессору кое-что о символах.

— Профессор, мало кто догадывается, что масоны почитают куб — или, как мы его называем, ашлар, — поскольку он являет собой трехмерное воплощение другого символа, гораздо более древнего и двумерного. — Галлоуэю не надо было уточнять, узнаёт ли Лэнгдон этот самый символ, раскинувшийся перед ними на столе. Один из самых знаменитых символов в мире.

Роберт Лэнгдон смотрел на преображенную шкатулку, и в голове его бурлили мысли.

«Я и не подозревал…»

С минуту назад он взялся за торчащий из шкатулки масонский перстень и начал медленно поворачивать. И как только оборот достиг тридцати трех градусов, куб изменился у всех на глазах. Пришли в действие потайные петли, и квадратные стенки вместе с крышкой распались, с громким стуком откидываясь на столешницу.

«Куб превращается в крест, — размышлял Лэнгдон. — Символическая алхимия».

Кэтрин вид распавшегося куба поверг в замешательство.

— Масонская пирамида связана с христианством?

На мгновение Лэнгдон задался тем же вопросом. В конце концов, христианское распятие — вполне почитаемый у масонов символ, да и христиан среди масонов немало. Впрочем, как и иудеев, мусульман, буддистов, индуистов и тех, чей бог не имел собственного имени. Предпочтение исключительно христианского символа было бы несправедливым… И тогда на Лэнгдона снизошло озарение.

— Это не распятие! — Лэнгдон поднялся с кресла. — Крест с циркумпунктом в середине — это двойной символ, два знака, слитые воедино.

— То есть? — Кэтрин обернулась к Лэнгдону, который теперь ходил туда-сюда по кабинету.

— Крест стал христианским символом лишь в четвертом веке. Задолго до этого он означал у египтян пересечение земного с небесным. Как вверху, так и внизу. Иллюстративное обозначение той области, где объединяются человек и Бог.

— Положим.

— Циркумпункт, — продолжал Лэнгдон, — как известно, обладает множеством значений, из которых, пожалуй, самое эзотерическое — это роза, символ совершенства в алхимии. Но если поместить розу в центр креста, получится совершенно новый символ… Роза и крест…

Галлоуэй с улыбкой откинулся в кресле.

— Вот-вот-вот. Это уже ближе к делу.

Теперь и Кэтрин вскочила на ноги.

— О чем вы? Я не понимаю.

— Крест с розой, — объяснил Лэнгдон, — это весьма распространенный у вольных каменщиков символ. Например, один из градусов Шотландского устава называется «Рыцари Розенкрейцеры» — рыцари розы и креста, в честь древних розенкрейцеров, внесших свой вклад в формирование масонской мистической философии. Питер наверняка тебе о них говорил. К их капитулу принадлежали многие великие ученые — Джон Ди, Элиас Ашмол, Роберт Флуд…

— Разумеется! — перебила Кэтрин. — Я прочитала все манифесты розенкрейцеров, когда вела исследования.

«Это любому ученому на пользу», — отметил Лэнгдон. Орден Креста и Розы — или, более официально, Древний мистический орден Розы и Креста — оказал огромное влияние на науку и имел как загадочное происхождение, так и много общего с Мистериями древности. Тайные знания, что пришли из глубины веков, были доступны теперь лишь ярчайшим умам. Список розенкрейцеров, оставивших след в истории, — это энциклопедия гениев европейского Возрождения: Парацельс, Бэкон, Флуд, Декарт, Паскаль, Спиноза, Ньютон, Лейбниц…

Согласно доктрине розенкрейцеров, орден «строился на древних эзотерических истинах», которые надлежало «хранить вдали от масс» и которые сулили величайшее «духовное озарение». С годами символ братства розенкрейцеров вырос в пышную розу на изукрашенном кресте, однако начиналось все со скромной точки в круге на простой крестовине — простейшем изображении розы на простейшем изображении креста.

— Мы с Питером часто беседовали о философии розенкрейцеров, — сообщил Галлоуэй, обращаясь к Кэтрин.

И декан пустился в рассуждения о взаимосвязи между масонским и розенкрейцерским братствами, а Лэнгдона по-прежнему мучил вопрос, не дававший профессору покоя весь вечер.

«Jeova Sanctus Unus. Это как-то связано с алхимией…»

Припомнить точно, что именно говорил Питер насчет этой фразы, профессор не мог, но что-то такое шевелилось при упоминании о розенкрейцерах…

«Думай, Роберт, думай!»

— Основателем братства, — объяснял тем временем Галлоуэй, — считается немецкий мистик, известный историкам как Христиан Розенкрейц, хотя на самом деле это был псевдоним, под которым скрывался, возможно, сам Фрэнсис Бэкон — некоторые считают именно его основателем ордена, хотя доказательств…

— Псевдоним! — неожиданно даже для самого себя вскричал Лэнгдон. — Точно! Jeova Sanctus Unus. Это псевдоним!

— О чем это ты? — не поняла Кэтрин.

Сердце у Лэнгдона учащенно билось.

— Я все пытался вспомнить, что Питер говорил про Jeova Sanctus Unus и какое отношение эта фраза имеет к алхимии. И вспомнил наконец! Дело не в алхимии, а в алхимике. В очень знаменитом, причем!

Галлоуэй усмехнулся:

— Пора бы уже, профессор. Я упомянул его имя дважды — да еще и слово «псевдоним» употребил.

Лэнгдон недоуменно уставился на декана.

— Вы знали?!

— Начал подозревать, когда вы рассказали про надпись «Jeova Sanctus Unus», расшифрованную с помощью алхимического волшебного квадрата Дюрера, ну а когда обнаружился крест с розой, сомнения развеялись окончательно. Как вам, наверное, известно, в личной библиотеке этого ученого хранился испещренный пометками сборник розенкрейцерских манифестов.

— И кто это? — не выдержала Кэтрин.

— Ученый с мировым именем! — ответил Лэнгдон. — Алхимик, член Лондонского королевского общества, розенкрейцер, а свои самые секретные научные труды он подписывал псевдонимом «Jeova Sanctus Unus»!

— Единый истинный Бог? Скромняга… — съязвила Кэтрин.

— Гений! — поправил Галлоуэй. — Во-первых, он, как и древние адепты, считал себя равным Богу. А во-вторых, шестнадцать букв фразы «Jeova Sanctus Unus» при перестановке как раз и дают его имя в латинской транскрипции, так что псевдоним выбран идеально.

Кэтрин задумалась.

— «Jeova Sanctus Unus» — это анаграмма латинской транскрипции имени известного алхимика?

Лэнгдон, отыскав на столе карандаш и лист бумаги, принялся изображать, попутно объясняя:

— В латыни буквы J и I взаимозаменяемы, то же самое с V и U… Поэтому из Jeova Sanctus Unus идеально складывается имя нашего ученого.

И Лэнгдон одну за другой написал шестнадцать букв: Isaacus Neutonuus.

— Думаю, ты о нем слышала, — подмигнул