забравшись на самый верх, я указал жене на открывшийся нашим глазам архаичный городок под названием Уорд.

— Вот здесь все и случилось.

Лорен все еще злилась на меня за то, что я подверг себя опасности ради Тома Клуна. Но сейчас, уже зная, где все происходило, она лишь кивнула.

Я притормозил, пропуская переходящую дорогу троицу собак.

— Тебе необходимо было вернуться сюда?

— Да, — коротко ответил я.

Поворот на юг привел бы нас к Нидерланду, водохранилищу Бейкера и Боулдерскому каньону. Но я повернул на север, оставив Уорд позади, а потом выбрался на Голд-Лейк-роуд и уже через несколько миль развернулся на небольшой площадке перед отелем «Голд-Лейк».

— Это еще что такое? — удивленно спросила Лорен.

— Небольшой подарок. За машину. Благодарность за то, что ты — это ты. И извинение за… за то, что я был так невнимателен.

Она обвела взглядом ухоженные лужайки, бескрайний лес, раскинувшийся внизу, у подножия хребта, и остановилась на уютно расположившихся на склоне бревенчатых домиках.

— Я и не догадывалась о существовании такого места.

— Вот и хорошо. Пусть это будет сюрпризом. Когда-то здесь был лагерь для богатых девочек из Сент-Луиса. Теперь что-то другое.

— Лагерь для богатых девочек, — рассеянно повторила Лорен.

Заглянув в ее глаза, я увидел в них отражение застывших вод озера, в которых, в свою очередь, замерло отражение величественных гор.

— Действительно что-то другое.

Еще через двадцать минут, переодевшись в предоставленном в наше распоряжение вигваме, мы уже сидели в обложенном камнями горячем озерке. К западу возвышались бушующие всеми красками лета Индейские Пики, большую часть северной стороны неба занимали суровые ледники Лонгс-Пик. Как ни восхитителен был пейзаж, я знал, что долго любоваться им мы не можем — болезнь Лорен не позволяла ей засиживаться в горячей воде.

— Я могу нарушить очарование момента?

— Только если в этом есть уж очень острая необходимость.

— Что будет с Томом Клуном? Ты слышала что-нибудь в офисе?

Я несколько раз звонил Тому в больницу, но полиция не разрешала ему отвечать на звонки. По крайней мере от таких, как я.

Лорен сидела с закрытыми глазами, вода плескалась у самого ее горла, и пар обволакивал густые темные волосы.

— В физическом отношении Том скоро будет в полном порядке. Говорили, что он может выйти уже сегодня, и никто не думает, что его арестуют. Учитывая все, что произошло в ту ночь, ему вряд ли предъявят обвинение в каком-либо преступлении. Если только люди шерифа не раскопают что-то новое. Ты же читал газеты — общественное мнение определенно на его стороне. Он и так отсидел тринадцать лет за преступление, которого не совершал. Какова бы ни была его роль в последних событиях, никто не хочет снова отправлять Клуна за решетку. Стрельбу назовут самозащитой или как-то еще, но в любом случае из больницы он выйдет свободным человеком.

— И начнет заново? С чистого листа? С нулевой отметки?

— Теоретически. Фактически же после всего, что выпало на его долю, ему придется начинать не с нулевой, а с минусовой отметки. Я бы сказала, с минус четырех или пяти. Хорошо еще, что у него есть дедушка, на которого можно опереться. Я слышала, что старику уже лучше и его перевели из отделения интенсивной терапии.

— Приятно слышать.

Она открыла свои фиалковые глаза и посмотрела на меня.

— Покажи, где все случилось.

Держа над водой правую руку, я подплыл к другому берегу и указал на запад, туда, где в окружении тополиных лесов лежит озеро Брейнард.

— Вон там. Не более чем в паре миль отсюда. К юго-востоку от Уорда.

Лорен подплыла ко мне и направила взгляд, как мне показалось, именно в ту точку, где притаился домик Боки. Ее пальцы дотронулись до моей спины.

— Собираешься заниматься с ним и дальше? — Хотя я ни разу даже не заикнулся о том, что лечу Тома Клуна, последние события не оставили у нее сомнений в том, кто именно был звонившим мне домой пациентом.

Я ответил не сразу, облекая мысль в подходящую форму.

— Обычно, когда пациент хочет продолжить курс терапии, врач не бывает против.

— А ты не относишь этот случай к категории необычных?

Я едва не рассмеялся — интересно было бы послушать того, кто сочтет его обычным.

— Нет. У меня нет для этого никаких оснований.

— Вот и хорошо. Уверена, Том нуждается в твоей помощи.

Я промолчал, потому что не знал, как на это ответить. Не знал, стоит ли рассказать ей о каменщике, боящемся, что возненавидит кирпичи. Не хотелось признаваться и в том, что в случае с Томом я трактовал сомнения не в его пользу.

— Только не делай так больше, ладно? Не позволяй себе таких глупостей. Не надо.

С защитой по этому пункту у меня все было в порядке.

— Я хочу, чтобы Грейс знала разницу между хорошим и плохим. Хочу, чтобы она понимала, что самое главное — это люди. И, принимая во внимание то, чем мы с тобой занимаемся, думаю, нам так или иначе придется становиться частью ее уроков.

— А я хочу, чтобы Грейс знала своего отца.

— Ладно.

Я снова проиграл. Мы обсуждали это раз пятьдесят, и на моем счету было ровным счетом ноль побед.

Я зачерпнул ладонью воды, и она тут же начала уходить в невидимые щели между пальцами.

— Не могу с тобой спорить. И не знаю, правильно поступил тогда или нет. Это то же самое, что и справедливость. Думаешь, что ухватился за нее как следует, а она растекается между пальцами. Смотришь — а в руке-то пусто.

— Добро пожаловать в мой мир, — улыбнулась Лорен. — Представь, что балансируешь на заборе. Оглядываешься, осматриваешься и выбираешь, на какую сторону спрыгнуть. И ничего больше. — Она провела ладонью по моему плечу. — Мне лишь нужно знать, что ты всегда, всегда будешь включать в свои уравнения Грейс и меня.

Я кивнул. Зачерпнул еще пригоршню воды.

— А у тебя никогда не бывает никаких сомнений? Разве тебя не посещают порой мысли, что твое правосудие могло бы быть лучше, справедливее того, которое отправляет система?

— Бывают сомнения. И мысли посещают. Часто.

— И что ты тогда делаешь?

— Я отступаю перед системой. Работать должна она.

— Даже если знаешь, что она несовершенна?

— Конечно. Но она несовершенна почти по определению. В конце концов, выбирая жизнь в цивилизованном мире, мы отказываемся от принципа справедливости в его элементарном понимании. Подлинное, истинное, удовлетворяющее всех правосудие, при котором наказание реально равнозначно преступлению, потребовало бы от нас делать то, что цивилизованное общество делать не решается. Что есть, то