Дымов взял со своей тумбочки упаковку ивадала, вытащил из нее две таблетки, протянул одну жене и непринужденно сказал:

– Роднуленька, давай по-братски дерябнем по таблеточке. Я сейчас воды принесу.

Они синхронно запили жуткую гадость водой, и через пять минут оба спали.

Утром после завтрака Андрей Семенович сел собирать командировочный портфель. Документов, которые нужно взять с собой, оказалось много, а бардака в папках, где они лежали, еще больше. Он автоматически хотел матернуть Алёну, которая не привела ворох бумаг в идеальный порядок, но подумал, что нецензурно крыть за такие вещи в первую очередь нужно самого себя. Превозмогая свою натуру, он быстро собрал портфель. Теперь в него оставалось положить только конверт с письмом для Веры. Придется сесть и написать его, это письмо, которое может оказаться последним. Написать прямо сейчас. Дальше тянуть некуда.

Морщась от внезапной зубной боли, он достал листок бумаги, и выстраданные строчки полились как горячий чай из треснувшего стакана.

«Заинька моя!» – написал Дымов. И потом – с места в карьер:

«Младшенькой нашей надо во что бы то ни стало дать возможность получить высшее образование. В течение года в компании могут возникнуть проблемы с деньгами. Если прижмет, без сожаления продавай родительскую дачу. Это, конечно, не современный коттедж, но деньги, которые позволят Нине окончить университет, ты получишь. Только тяни с продажей как можно дольше – цены на недвижимость будут расти. Сделку пусть оформят Ольга с Катериной (это были его юристы, которым он доверял не меньше, чем себе). Скажешь им, что я просил это сделать. Уверен, они не откажут. Ни на какие ячейки не соглашайся, деньги должны быть отправлены только на счет. Раздели их, допустим, на две части: пусть одна часть лежит в „Сбербанке“, другая – в „ВТБ“, лучше в валюте.

Если наши старшие дети не устроят Дашеньку в хорошую школу, попроси Инну помочь. – (Инна была его давней знакомой, можно сказать подругой и работала завучем в одной из лучших городских школ. Дымов не сомневался, что Инна выполнит его просьбу, хоть он и не сможет ее отблагодарить. Она никогда не жила согласно модному нынче принципу: ты – мне, я – тебе. Так что насчет устройства внучки в школу он был спокоен. Но с первоклассников сейчас так много спрашивают! Поэтому он продолжил письмо к жене.) – Заинька, наверное, Дашеньке было бы неплохо нанять перед школой репетитора, чтобы подтянул ее до общего уровня. Ведь ребенок не детсадовский…»

Андрей Семенович на секунду задумался, что бы еще посоветовать жене, но то ли сказать было больше нечего, то ли мыслей слишком много – так много, что можно и на самолет опоздать. Поэтому он размашисто написал: «Целую. Твой Андрей» – и быстро засунул обжигавшее руки письмо в конверт.

Ну вроде он сделал все, что мог.

До отъезда оставалось часа три. Дымов специально вызвал Ванечку пораньше – под тем предлогом, что надо заехать за Жизневым.

И вот наступил обед. Обычный воскресный обед, но явно испорченный предстоящим отъездом Андрея Семеновича. И еще его непрекращающаяся трескотня про подарки. Названия фирм и магазинов, которые он собирался посетить, сыпались из него, как из рога изобилия. Дымова, в принципе ненавидящего походы за покупками, которому после свадьбы всю одежду покупала жена (причем в его отсутствие и без примерки), тошнило от этой темы. Но есть такое слово: надо. Ему надо было усыпить бдительность жены.

И тут вмешалась дочка:

– Папуля, а чего ты вдруг стал так хорошо разбираться в бутиковых покупках? Уж не с женщиной ли ты едешь в Германию?

Андрей Семенович с ходу возразил, что Жизнев очень хорошо одевается и следит за тем, чтобы его семья была на уровне. Мол, ему не хочется выглядеть серым валенком рядом с таким человеком.

– А, тогда понятно, – сказала дочка уже без обличительных ноток в голосе.

«Вот так-то! – подумал Андрей Семенович. – Мала ты еще, моя заинька, с комсомольскими функционерами шестидесятых годов вступать в полемику».

Так незаметно пролетели три часа, и подошло время отъезда. Андрей Семенович с ужасом понял, что впервые в жизни торопится уехать из дома. Он считал, что это грешно. Ведь хороший дом есть крепость для каждого человека. У него был хороший дом, а в крепости всегда безопаснее, чем в открытом поле. Но иногда обитатели должны покидать ее стены, чтобы принять бой и отвести подальше войну. Наверное, та же идея заложена в поведении птицы, уводящей хищника от гнезда с птенцами. Вот и он хотел быстрее принять бой в Вюрцбурге, отвести беду и боль от своей крепости и ее жителей.

Как только Ванечка унес чемодан в машину, Андрей Семенович закричал:

– Присядем на дорожку. Жалко опоздать на самолет, билеты в бизнес-класс больно дороги, – и первым плюхнулся на стул.

Повинуясь его призыву, все три женщины – жена, дочь и теща – сели на диван.

– Главное, не волнуйтесь, если я сегодня не позвоню, – сказал Андрей Семенович, как обычно перед отъездом. – Не беспокойтесь: значит, позвоню завтра.

– Попробуй только не позвонить, – хором сказали жена и дочка, а теща, как всегда, спросила:

– Ты надолго, Андрюшенька?

– Дней на восемь – десять, Александра Васильевна, – быстро ответил он. Затем, взглянув на часы, скорчил жуткую гримасу и побежал в переднюю одеваться.

Дальнейшее было делом техники. Надеть куртку, поцеловать жену, дочку и тещу, потом схватить портфель, выйти на лестничную площадку и, обернувшись, сказать:

– За меня не волнуйтесь, берегите себя.

И – в подошедший лифт.

Все, уехал нормально. Дымов боялся, что жена заплачет. Но она не заплакала, молодец. Спасибо, что выдержала. Теперь – в машину к Ванечке, там можно перевести дух.

– Ладно, Ванечка. Вышел я заранее, так что езжай медленно, не торопись.

И Ваня повез его через весь город.

В начале перестройки, чувствуя кожей надвигающийся голод и разруху, люди стали покидать страну. Уезжали не только евреи в Израиль, а все кто куда, стараясь попасть в сытые и благополучные страны: США, Канаду, Австралию. Ценилась даже ЮАР, так как, по слухам, там белым людям давали солидное начальное пособие. Многие друзья Дымова двинулись «не знаю куда». Ему, как «буржуину», владеющему машиной, приходилось отвозить их в аэропорт. Самолет на Вену вылетал часов в шесть утра, в аэропорт нужно было приехать в три, поэтому Андрей Семенович стартовал в своем битком набитом «москвиче» около часа ночи. Так получилось, что друзья, как правило, жили в северных районах, и ему приходилось ездить за ними через весь город. Он вел машину по ночным улицам и проспектам, с ужасом думая: «А что, если и мне придется уезжать? Как я расстанусь с этим великолепием?»

Ленинград был для него не просто местом проживания – этот город стал частью его самого. В молодые годы после месяца командировки в Куйбышев или Волгоград ему начинало физически не хватать сырого ленинградского воздуха. Потом, после падения «железного занавеса», когда судьба забрасывала его во всемирно известные города, например в Рим или Париж, он невольно сравнивал их с Ленинградом и с гордостью говорил себе: «Мой город лучше». Но только во время своих ночных поездок в аэропорт он наконец понял, чем, а вернее, кем был для него Ленинград, – первой женщиной, тепло и тело которой не забыть даже после долгих лет жизни и разлуки.