class="p1">– Пожалуй, теперь можно и кофе выпить, – сказал он. – Или ты бы предпочла попытаться уснуть?

– Уснуть не получится – сейчас Федор приедет. Ты извини, но он так нервничал, что я не придумала ничего лучшего, как пригласить его сюда.

– Нечего извиняться. Я бы на твоем месте поступил точно так же. К тому же это и твой дом тоже. Можешь приглашать кого и когда захочешь.

При других обстоятельствах Кристина, наверное, возликовала бы, но сейчас лишь кивнула:

– Хорошо.

Они оба немного помолчали, думая каждый о своем. Первой вернулась к рабочим темам Кристина.

– А почему ты решил, что историю Новикова писала женщина? – спросила она.

– Мне так показалось. – Тимур пожал плечами. – А ты как думаешь?

– Если честно, у меня все мысли были об Асе с Рыбаком, и я не очень внимательно читала. Пожалуй, даже не вспомню… Хотя…Точно! Про картину! Я еще подумала, что это та самая картина, которую мы видели в кабинете Новикова.

– Ну вот, видишь, насколько ты себя недооцениваешь!

Кристина потянулась за ноутбуком, нашла место, на котором остановилась, посмотрела на часы. До приезда Федора есть еще минут пятнадцать, можно немного почитать. Даже интересно, поймет ли она, на чем основывался Тимур, решив, что автор текста – женщина.

– Это исход, – пояснил Воронцов. – Пошли, жратва зовет.

– Павел! – строго одернула его мать из соседней комнаты. – Кель выражанс!

– Пардон, мадам, – со смехом отозвался Воронцов и пояснил обалдевшему от их словесной перепалки Новикову: – Мама считает, что настоящий офицер должен уметь разговаривать по-французски, фехтовать, скакать на коне, танцевать вальс и т. д. и т. п.

– Болтун. – Мать подошла, взъерошила волосы на голове сына. Сейчас она не была похожа на манекен, вполне себе живая женщина. За чаем, к которому прилагались бутерброды с желтым дырчатым сыром и темно-красной, с белыми крапинками жира колбасой, Новиков рискнул:

– Это вы на картине? Там… В таком платье… – И он попытался изобразить шляпку и высокий воротник.

– Нет, не я, – улыбнулась она. – Там изображен двоюродный прадед Паши, Михаил Николаевич Воронцов. Потом Павел покажет тебе на картине. Художник работал над ней почти десять лет. Изучал архивы, искал родственников, случайно вышел на нас, и Коля, папа Ванин, дал ему фотографию двоюродного деда. У нас копия, сама картина находится в Москве.

– А что за исход такой? – спросил Сергей.

– Да ты, я вижу, совсем не в теме! И как историю сдал на пятерку? – усмехнулся Воронцов.

– В учебниках про это не написано, – заявила Ольга Елисеевна, покачав головой. – Русский исход 1920 года, эвакуация русской армии из Крыма, конец Гражданской войны. Барон Врангель – про него ты, наверное, слышал, – Новиков кивнул, – главнокомандующий вооруженными силами юга России. Тогда, в 1920 году, остатки Добровольческой армии и многочисленные гражданские беженцы, отступая под натиском большевиков, нашли пристанище в Крыму.

– Ты почему бутерброды не ешь? Угощайся.

Новиков давно поедал глазами угощение, но взять боялся – вдруг Ольга Елисеевна что-нибудь спросит, а у него рот занят.

– Спасибо! – Он впился зубами в колбасу. Она пахла очень вкусно, но оказалась жесткой – не прожуешь. То ли дело докторская у них в сельпо! Дай волю – батон бы смолотил и не заметил.

– Петр Врангель, – продолжала тем временем Ольга Елисеевна, – рассчитывал сохранить на этом клочке земли остатки некогда великой Российской империи. Расчеты эти не были безосновательными. Крым как отдельное государство признала Французская республика, а советско-польская война давала определенный временной запас – по крайней мере до наступления весны.

Но в октябре Польша во главе с Пилсудским подписала договор о перемирии, что позволило большевикам бросить все силы на «Черного барона». 3 ноября 1920 года Красная армия вплотную подошла к Перекопу.

Петр Врангель понимал всю серьезность положения армии и населения Крыма. Надежды на недостроенные укрепления Перекопа, обороняемые солдатами и офицерами, не обеспеченными даже теплой одеждой, были слабые, потому он заблаговременно распорядился о подготовке к эвакуации.

С помощью кораблей Черноморского флота, французских военных кораблей и судов Добровольного флота было эвакуировано более ста тридцати пяти тысяч человек.

Люди спасались бегством, оставляя все, что было им дорого, составляло смысл их жизни, – дома, имущество, работу, карьеру, могилы предков… Уезжали в никуда, в полную неопределенность, променяв благополучную жизнь на жалкое существование.

Женщина замолчала, выпила глоток чая из белоснежной чашки с золотым ободком. Новиков решил последовать ее примеру, но чашка оказалась очень тонкой, словно сделанной из бумаги, и он осторожно вернул ее на блюдце, опасаясь сломать.

– А может, стоило остаться? – спросил он, видя, что Ольга Елисеевна глубоко ушла в собственные мысли и не собирается продолжать заинтересовавшую его тему. – Не могли же стольких человек посадить.

– Да, – ответила она после довольно продолжительной паузы, – нашлись такие, которые поверили радиограмме командующего Южным фронтом Михаила Фрунзе Петру Врангелю, где он гарантировал сдающимся, включая лиц высшего комсостава, полное прощение в отношении всех проступков, связанных с гражданской борьбой. Обещал всем не желающим остаться и работать в социалистической России дать возможность беспрепятственного выезда за границу при условии отказа от дальнейшей борьбы против рабоче-крестьянской России и Советской власти.

Вот только слово свое он не сдержал. Председатель Крымревкома, венгерский революционер Бела Кун, издал приказ об обязательной регистрации всех офицеров, чиновников военного времени, солдат и бывших работников учреждений Добровольческой армии. Тем, кто поверил командующему фронтом Фрунзе и сдался добровольно, вскоре пришлось пожалеть о своей доверчивости. Они были либо расстреляны, либо живьем затоплены в трюмах старых барж. Во главе расправ стояли большевистские руководители Бела Кун и Розалия Залкинд, больше известная как Землячка. Те же, кто эвакуировался с Петром Николаевичем Врангелем, остались живы. – Ольга Елисеевна помолчала немного и добавила: – Почти.

Потом, сделав довольно продолжительную паузу, она добавила:

– Прах Землячки, топившей баржи с живыми офицерами и солдатами, покоится в Кремлевской стене, именем Бела Куна названа площадь в Москве, улицы в Ленинграде и Симферополе. А Петра Николаевича Врангеля, ярого противника Гражданской войны, который спас от расправы тысячи людей, до сих пор считают врагом.

Новиков вспомнил, как на тестировании спрашивали, есть ли у него родственники за границей. Получается, будущий офицер не должен иметь заграничной родни? И хоть ему было ужасно неудобно задавать подобный вопрос, привычка доводить любое дело до конца требовала. К тому же Ольга Елисеевна то ли от выпитого чая, то ли от темы разговора ожила и уже никак не напоминала манекен. Почувствовав живой интерес Новикова, она, казалось, ждала его вопросов. И он рискнул.

– А как же прадедушка Павла? – спросил он. – До сих пор жив? – Он тут же подумал, что сглупил, вряд ли тот мог дожить до такого преклонного возраста. – То есть я имел в виду его семью. У него же, наверное, была семья?

Ольга Елисеевна покачала головой:

– Нет, Михаилу Николаевичу с женой не повезло. Они попали на эскадренный миноносец «Живой», единственный, не дошедший до порта назначения. Из-за неисправности машины «Живой» не мог самостоятельно идти, его вел буксир «Херсонес». Вместо штатного экипажа буксира, отказавшегося эмигрировать, им управляли моряки с «Живого», которые не имели опыта управления буксировочным судном. На самом «Живом» осталось несколько человек команды и двести пятьдесят пассажиров. «Живой» на буксире «Херсонеса» покинул Крым и ночью попал в семибалльный шторм. Буксировочный трос, соединявший эскадренный миноносец с буксиром, не выдержал и лопнул. Из-за отсутствия связи о катастрофе стало известно лишь по приходу кораблей в Константинополь. Срочно были организованы поиски «Живого», но и судно, и экипаж, и пассажиры бесследно исчезли.

– Они погибли? – Новиков знал ответ и все-таки спросил. Не мог не спросить.

– А ты как думаешь? – Воронцов откусил большой кусок бутерброда с колбасой и вопросительно уставился на Сергея. – Ноябрь, море, семибалльный шторм…

Словосочетание «семибалльный шторм» Новикову абсолютно ничего не говорило, поэтому он пожал плечами и рискнул-таки взять хрупкую чашку.

– Вы учительница? – спросил он.

– Да, – кивнула она. – Литературы. Художник, который написал картину, – Николай Черкасов, мой ученик.

– Вы и рисовать учите? – У Новикова отвисла челюсть.

– Нет, только читать. Ты какие книги предпочитаешь?

Сергей, за всю жизнь не прочитавший ничего, кроме школьной обязаловки, задумался.

– Вот про это… Про войну, про море…

От Воронцовых он ушел с толстым томом Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой».

Если честно, читать ему было особенно некогда. Это Пашка Воронцов учился играючи, а Сергею приходилось тяжко. Он корпел над учебниками, стараясь не отставать от друга. Но признаться Ольге Елисеевне, что у него нет времени на книги, он тоже не мог, поэтому отрывал время от сна и читал,