себя, прыгать в воду, толком не умея плавать, сливать собственную кровь в реку до беспамятства. Нет, и даже не в этом беда.

Больше всего пугала в Живодере его непредсказуемость. Я не понимал ни его мыслей, ни поступков. Он чуждый, и эта чуждость проступала всё ярче с каждым днем. Как знать, не захочет ли он однажды ночью зарезать нас всех? Мало ли, почудится ему во сне шепот Бездны, Живодер вытащит нож и пойдет махать налево и направо.

— Херлиф! — сказал я. — Как по твоему, Живодер и впрямь слышит Бездну или ему чудится?

— Да он с рождения, поди, придурковатый, — отозвался Простодушный. — Чего-то ему не хватает, словно дыра где-то. Может, потому и впустил в себя Бездну.

Я поморщился. Слишком мудрёно. Как это — впустить Бездну? Это же не гость незваный, а ты сам — не дом с дверью и порогом. Так что я перевел разговор на другую тропу.

— Эх, забалуют мне сына. Многовато баб и мало детей в доме. Мать, Фридюр, Ингрид, еще рабыни бегают, как наседки. Вырастят жевателя угля, а не воина.

— Так отдай на воспитание. В Бриттланде в рунный дом отдавали, но я слышал, что тут, на Севере, принято сыновей отсылать к дядьям или друзьям. Чужого ребенка баловать не будут.

И то верно! Да вот только кому?

— Сейчас рано еще, он грудь сосет.

Херлиф хмыкнул.

— Угу. Обычно после пятой-шестой зимы отдают же.

— А кому? У меня все в Сторбаше живут. А друзья со мной ходят.

— Вот через пять зим и посмотришь. Может, кто уже и осядет на земле.

И замолк.

Нет, все же Херлиф — плохая замена Тулле. Тот бы от моих слов не отмахнулся, предложил бы кого-то.

А в Мессенбю нынче было оживленно. Едва-едва смогли отыскать место, куда пристать. Хорошо еще, что мы не торговцы, и разгружать «Сокол» нам не требовалось, иначе бы застряли перед пристанью, как некоторые кнорры.

Альрик спросил у ярлова хирдмана, который присматривал здесь за порядком, откуда столько народу.

— Так вы не слыхали? — обрадовался дородный карл. — В Бриттланде мертвые ожили и вырезали чуть ли не всех живых. Говорят, что изленились тамошние люди, хоронили как попало, без обряда толкового и без рунных знаков. Вот и полезли мертвые напомнить, что надо блюсти правила.

— Это всё хорошо. А корабли откуда?

— Так ведь из Бриттланда. Торговцы заранее за зерном пришли, хотя откуда ему взяться, недавно только засеяли, а еще за трэлями.

— Трэлями? — притворно удивился хёвдинг. — Всегда ж оттуда к нам безрунных везли.

— Вот-вот. А теперь там и половины не осталось. Земля простаивает! Эх, и взлетит цена на рабов! Не укупить. Уже сейчас за мужчину дают три марки серебра, а будет еще дороже.

Три марки! Шесть коров!

— Говорят, в Бриттланде уже и десять коров за раба дают. Скота много, а пасти и доить некому, — поделился словоохотливый карл. — Да и кроме торговцев, полно народу прибыло. Многие норды решили к нам пожаловать, дальнюю родню навестить, посмотреть, как тут житье-бытье. Всё лучше, чем на вымершем Бриттланде.

— Вон оно что, — кивнул Альрик и полез в кошель за наградой.

— А еще, — понизил голос карл, — говорят, что конунг бриттландский из-за драугров разум потерял. От наших богов отказался, а чужого принял. Видели, поди, этих полоумных в рыжих тряпках с выбритой макушкой? Вот их бога и принял. А что там за бог? Я как-то слушал, чего эти бритые говорят, но ничего не понял. Солнце у них там главное, что ли? И благодать — это не благодать вовсе, а безднов дар. Вот же чушь!

Хёвдинг отыскал мелкую серебряную монету, отдал ее болтуну. И когда тот ушел, радуясь случайному заработку, Альрик обернулся к нам.

— Кажется, здесь работы не сыскать. В Бриттланде хускарлов много, и думаю, сюда их добралось тоже немалое количество. И оружие хорошо продать не выйдет, так что пока пусть лежит. Серебро вроде бы у всех есть.

Это верно, если не считать тех, кто присоединился к хирду в последние дни.

— Так что пробудем тут пару дней. Если ничего не найдем, на третий день уходим. Кай, Энок, Эгиль, возьмите по паре ульверов, пройдитесь по городу. Пусть знают, что ульверы снова тут. Может, кто захочет пойти в хирд?

— Так, может, еще и носовую фигуру сменить на корабле? — предложил Рысь. — Сделать волчью, чтоб сразу понятно было, где ульверы.

Я аж забыл, как дышать! Вепрь не поленился, подошел и отвесил Леофсуну затрещину.

— Не вздумай еще раз такое на корабле ляпнуть! Не хочу из-за такого дурня к рыбам в гости пойти!

— А чего такого? — Рысь потер затылок.

Эгиль подошел к нему, приобнял за плечи и сказал:

— Так ведь фигура на корабле — это ж не бусы на бабе, не украшение. Это душа. Любой корабль начинают строить с того, что ищут подходящее дерево для киля, основы! И опытный мастер ищет не просто прямое и не сучковатое бревно, но еще и то дерево, которое хочет стать чем-то большим. И уже от киля становится ясно, каков будет корабль. Будет ли он рыскать по волнам, как волк в лесу, или станет летать, как сокол, или скользить, как змея? Если вот, к примеру, оторвать тебе голову и приставить к шее голову собаки, хорошо ли тебе будет? Вот так и с кораблем. Можно поменять носовую фигуру, если она сломалась или истрепалась, но и то не всегда. А если делают, так новую заказывают у того же мастера, из такого же дерева и чтоб была она похожа на старую. И не всегда корабль принимает замену. Раз, и потонет, обидевшись. А уж сокола на волка менять, птицу на зверя — хуже и не придумать. Возьму-ка я тебя с собой, расскажу, что да как.

Он еще и Дударя прихватил. Энок позвал Аднтрудюра и Стейна. А я снова взгрустнул. Как тяжко без Тулле! Взял Простодушного, Плосконосого и пошел по тем же улочкам, что и в прошлый раз.

Поначалу спокойно всё было, хоть и толчея неимоверная. Не привык я к такому. Обычно ж все с утра до ночи работают: кто на полях, кто на кораблях. Только дети малые прыгают да женщины бегают то за водой, то просто в гости, ведь нитки крутить веселее с подружками. А тут в небольшой Мессенбю, который обычно оживал лишь по весне да по осени, набились бриттланды да торговцы, услыхавшие об их беде. Повсюду, куда ни глянь, виднелись короткие стриженые головы да обрубленные бороды. Женщины пестрели яркими нарядами, будто праздник какой, да и мужчины не отставали. Блестящие